Интересно, как бы поступил директор, если бы Рэмбо Ридель и вправду заскочил к нему в кабинет, держа в одной руке нож, а в другой вихры фрау Брунисхольц, и потребовал дать ему аттестаты? Тоже закрыл бы глаза руками?

Ридель осознал слабости своего плана.

– Ну, тогда, значит, возвращаемся к традиции.

Списывание остается самым эффективным средством улучшения успеваемости для гимназиста – таково было единодушное решение кризисного штаба.

– Как будет «потертый»? – шепчет Ридель.

– Попробуй «tatty», – шепчу я в ответ. – Где запятая?

– «Fashion» запятая «we», – шепчет девчонка Ф., моя соседка.

Мы переводим, а Вульшлегер, скособочась – одна нога короче другой, – колдыбает по классу и монотонно бубнит:

– «For I soon stopped on the crest of a rise where I could survey…»

Шепчу:

– А после «rain»? «Lay» или «Не»?

«Lie», – шепчет Ф.

Вульшлегер неуклюже бродит из стороны в сторону.

– …the campsite of the surrounding country. And I made this curious observation…[3]

– «Основная стирка»? – спрашивает Ридель.

Я осторожно вынул под партой словарь и хотел глянуть «основную стирку», как вдруг почувствовал у самого уха тепловатое дыхание.

Я замер.

– Франц, как давно вы уже здесь? – вкрадчиво произнес голос Вульшлегера у меня за затылком.

– Вы имеете в виду в «кубике»? – Встречный вопрос прозвучал недостаточно непринужденно, чтобы разрядить атмосферу.

– Да, Франц Обрист… – произнес Вульшлегер, растягивая каждое слово и одновременно с королевской неспешностью беря с моих колен словарь и кладя его на парту, -.. здесь в «кубике».

– Шестой год.

Вульшлегер снова вздохнул.

– Вы шестой год в гимназии и до сих пор не знаете правил. – Он все вздыхал и вздыхал. – Посмотрите на меня, Франц.

Я посмотрел на него уничтожающим взглядом, который говорил: «Вы такой нудный, Вульшлегер, даже удивительно, как вы до сих пор не упали замертво. Если бы ваше сердце хоть наполовину знало, что варится там у вас в черепушке, оно бы тут же сдало само себя на трансплантацию». Честное слово, для тех, кто мне по-настоящему не нравился, у меня был припасен именно такой взгляд. Потом я на глазах у Вульшлегера достал сигарету и засунул себе за ухо.

Когда он заговорил, тон его не предвещал ничего хорошего:

– Франц, идите за мной.

Я последовал за ним к учительскому столу Класс старательно занимался переводом.

– Я хочу сказать вам несколько слов, – проговорил он медленно, – и то, что я скажу, вам не понравится.

Я стал перед Вульшлегером так, чтобы заслонить от него Риделя. Теперь Ридель сможет выхватить у девочки Ф. исписанные страницы и быстро их перекатать.

– Постепенно всякому терпению приходит конец, – начал Вульшлегер. – Постепенно любые силы иссякают. Вы меня понимаете? Я всего лишь учитель, Франц. Гляжу в ваши молодые лица, что-то объясняю, выискиваю ошибки в ваших каракулях. Так же, как другие взрослые люди в этом заведении. Мы не требуем, чтобы вы нас любили, Франц. Мы даже не требуем, чтобы вы чему-то учились. Мы сами терпеливо позволяем другим нас учить – дамам и господам из управления образования, из школьной инспекции, недоверчивым родителям и всем прочим, кому придет в голову снабдить нас ценными указаниями. Что ж, мы не жалуемся. Ни один человек никогда не слышал наших жалоб. Но вот что удивительно – стоит нам только немного пообвыкнуть, смириться со своей ролью квакающей лягушки, на которую любой может наступить ботинком, как тут же появляется кто-то вроде вас – чтобы мы, не дай бог, не расслабились и не заскучали. – Он сделал паузу и долго на меня смотрел. Потом продолжил: – Только вас нам и не хватало – лоботрясов, которые приходят на урок отдохнуть от своих гормональных всплесков, а в конце семестра спохватываются и начинают всячески изощряться, лишь бы проскользнуть в следующий класс. Все, на что вы способны, – списывать из словаря, бросать дерзкие взгляды и засовывать сигареты за ухо. Франц, позвольте я выражусь вашим языком? Вы интересуете меня не больше, чем склизкая глиста в космосе. Я жду не дождусь, когда вы наконец отсюда вылетите.

Не дожидаясь ответа, он открыл папку на столе и показал пальцем на какие-то значки и цифры. Я наклонился и бросил взгляд через плечо на Риделя. Тот уткнулся носом в листы и строчил, как пулеметчик.

– Видите цифры в этой колонке? Плоды вашего учения. Сегодня сюда добавится еще один сморщенный фруктик.

Он неспешно вывел в колонке еще одну единицу и довольно кашлянул.

– Как подумаешь про ваши познания в английском, дурно становится. – Он обратился к классу: – Леди и джентльмены, пожалуйста, заканчивайте начатое предложение и сдавайте.

С парты Риделя доносились звуки, как будто бы кто-то вскочил под холодный душ и хватает ртом воздух.

– Это ничего не значит, – сказал я Вульшлегеру, кивая на бумаги.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он без интереса.

– Кто-то случайно проходил с ручкой и пририсовал единицу.

Он грустно вздохнул и начал собирать листы.

– Франц, вы, похоже, не понимаете… Пожалуйста, положите ручку, Антон.

Ридель довольно и устало крякнул.

Не глядя на меня, Вульшлегер продолжал:

– Франц, я был бы вам благодарен, если бы вы сейчас же покинули класс, гимназию – по мне, хоть и город.

Меня будто громом ударило. Я застыл на месте. При всем желании я не мог с него сдвинуться.

– Вы не можете меня просто так выгнать, – услышал я свой голос.

– Могу, Франц, могу. Жизнь прекрасна.

Я стоял как приклеенный.

– Вы не можете…

– Прощайте, Франц. Всего хорошего.

Я оторвал ноги от пола. Вышел из класса. Я шел по «кубику», как по морю крови.

Уведомление школьной комиссии

Школьная комиссия

Тема: Отстранение от занятий

Кому: Господину Францу Обристу, его родителям (опекунам)

Сообщаем Вам, что на внеочередном заседании школьной комиссии 13 июля 1995 г. было принято единогласное решение отстранить Вас от занятий в гимназии г. Тун по следующим причинам.

По итогам учебного года (двенадцатый класс) Вы имеете неудовлетворительные оценки по четырем обязательным предметам: