– Венсле, Венсле, Венсле, Венсле, Венсле! – завопил Юлиан, высунувшись из окна.

Венесуэла бросила паренька, которому помогала забираться на «скалу», и соскочила с песка. Я продолжал медленно ехать, боясь, что, если остановлюсь, мотор заглохнет. Наклонившись, я распахнул дверцу с пассажирской стороны и перебросил Эм Си Барсука назад к Юлиану. Венесуэла догнала машину и втиснулась на сиденье рядом со мной.

– Предлагаю поехать в Берн и купить там что-нибудь для тебя, – сказал я. – Коралловое ожерелье или еще чего.

Она захлопнула дверцу и поправила сбившуюся во время бега бейсболку.

– Идет, пистолеро, – тихо сказала она, глядя в сверкающее чистотой ветровое стекло, чтобы скрыть волнение. – Прочь из этой дыры.

Она опустила боковое стекло и высунула локоть наружу. Ее лицо сияло.

Мы проехали по Маттенштрассе, мимо кладбища и взяли курс на столицу. Мне вспомнился Эрйылмаз. Я надеялся, что он мною доволен. Я пробежал по потолку и не упал вниз. Наверно, я не получил в итоге всех возможных золотых ручек. Наверно, ему было бы приятно, если бы я разобрался с черными точками. А может, он просто радовался, что сумел-таки вбить во Франца немного толка. Метельщик, не знаю, кого ты сейчас учишь уму-разуму, но, если ты меня слышишь, подними фляжку и выпей за мою удачу. Венесуэла то и дело по поводу и без повода выглядывала из окна, уперев кулак в крышку бардачка, грызла ноготь большого пальца на правой руке и не говорила ни слова. Юлиан ерзал на заднем сиденье. Нашел на полке под задним стеклом ярко-красный шарф, вероятно, принадлежавший матери Йоханна, и повязал его на шею Эм Си Барсуку, чтобы тот не простудился на сквозняке. Я не стал выезжать на автобан, а в Мюлетурнене и вовсе свернул с шоссе на проселочную дорогу поближе к крестьянским домам – с широкими гонтовыми крышами, балконами и псинами смешанной породы – одно ухо стоит, другое висит. Пахло навозом. Изборожденные поля сохли под горящим в зените солнцем. На капоте помятого «датсана» точила когти белая курица породы леггорн. Коровники и машинные сараи, силосные башни и навозные кучи.

Сладкий аромат трубочного табака, исходящий от влажного сена.

Юлиан швырнул в стоявшую на обочине корову скребком для льда, а Эм Си Барсук обмочил мягкую обивку и принялся ловко разделывать официального вида бумаги, которые глава окружного управления оставил на заднем сиденье, вместо того чтобы запереть на кодовый замок в свой дипломат. Венесуэла наклонилась к радиоприемнику, и несколько секунд я видел ее потрясающие озорные грудки. Сердце скакнуло у меня в груди. Я еще раз мысленно перебрал пункты, которые вдалбливала мне Пегги по телефону. («Во-первых, сострой радостное лицо. Во-вторых, позаботься, чтобы ей было приятно в твоей компании. Не дергайся, не размахивай руками, не болтай всякую фигню и раскрой пошире уши. В-третьих, завали ее подарками. В-четвертых, поезжай с ней куда-нибудь на природу и всячески оберегай ее. В-пятых, будь смелее. Не мямли, будто каша во рту, начни ее тискать ненароком – постепенно, чтоб она у тебя от страха из ботинок не выпрыгнула. А кто она, кстати?» – «Венесуэла Люти». – «Специалистка по взрывам? Она еще когда-нибудь Федеральный дворец подорвет вместе с правительством». – «Еще как подорвет, чтоб мне лопнуть!» – восхищенно подтвердил я.)

Мы миновали множество уединенных сел и заросших сорняками деревушек, проехали через Рюмлиген, Тоффен, Бельп, Керзац, Мури и наконец вкатили по узкому мосту Нидегг прямиком в Берн. Я держался за руль обеими руками – это потрясающее чувство, когда такая шикарная махина стоимостью в сто тридцать

тысяч франков слушается твоих рук! Я поехал медленнее, осторожно выбирая путь через сутолоку такси, общественного транспорта, машин и людей. У меня не было водительских прав, и я старался показать Венесуэле, будто умею водить (что мне неплохо удавалось). Не хотелось, чтобы она во мне засомневалась – в бывалом парне с настоящей английской тачкой под задом и с боевым барсуком и танкистом на заднем сиденье. Я наклонился к Венесуэле, чтобы дунуть ей в антилопий глаз, и она хихикнула, потому что воздух попал ей в ухо. Опустив стекло, я стал ругаться на велосипедистов, которые слишком приближались к машине. Юлиан приказал мне остановиться, и я припарковал «бентли» за синей линией. Юлиан с Эм Си Барсуком в красном шарфе спрыгнули на асфальт и бросились освобождать зверей из зоомагазинов. Я обежал вокруг блестящего капота и распахнул дверцу для Венесуэлы – точь-в-точь как это делают парни в воскресных телефильмах. Прохладный бриз веял над городом, выветривая песчаник из фасадов. Троллейбусы и машины текли непрерывным потоком, распугивая сизых голубей и пожилых прохожих с тросточками. Безработные парни с жирными волосами хрустели пальцами и глазели по сторонам. По пешеходному переходу шел старик в женской одежде и с мегафоном.

Я протянул Венесуэле руку, и она выбралась из машины. Мы не отпустили друг друга, а так и стояли, соединившись, и ее ладонь лежала на моем плече.

– Пойдем по магазинам? – спросил я глупо.

– Почему бы нет.

– Может, сначала пробежимся по улицам и расставим кое-где акценты?

– Отлично.

– Только бить стекла я не хочу.

– Ну и не надо.

– Если подумать, даже не знаю, чего мне больше хочется – бегать по улицам или просто стоять здесь с тобой.

– Реши же, чего ты на самом деле хочешь.

Старика в женской одежде увел полицейский, после того как он приставил ко рту мегафон и стал разглагольствовать про то, что Иисус был женщиной. Чего я на самом деле хотел? Я хотел не ломать больше дров и не дурачить самого себя. И еще я прямо здесь, посреди синей парковочной зоны в Берне, хотел поцеловать Венесуэлу по-европейски. Туман горит.

Венесуэла подняла на меня взгляд, ее карие глаза блестели, и ее удивительное, неповторимое лицо осветила улыбка. Меня бросило в жар и затрясло, и я начал обратный отсчет от десяти до одного. Я ждал какой-нибудь катастрофы. Летающих тарелок из космоса, торнадо, третьей мировой войны, ледникового периода… Но ничего не произошло. Я просто продолжал считать, и мой страх растворился. Дойдя до четырех, я почувствовал прекрасные муки. На три медленно притянул Венесуэлу к себе. На два закрыл глаза и задержал дыхание. На один мы коснулись друг друга кончиками носов, и я подумал, что сейчас сгорю.

На ноль мы нырнули с головой в волну, а когда вынырнули, вокруг был новый, совершенно нормальный, многообещающий день, и я снова решился дышать.