Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какая же оголтелая наивность.
…Но ведь это невозможно.
Они ведь были неприкасаемы.
— Кара…, — голос некроманта, до омерзения сострадательный, вклинился в тишину.
— Выродок, — прошипела та.
Она дернулась, на этот раз осознанно, целенаправленно пытаясь противостоять наброшенным на нее оковам, но все, что ей удалось — лишь едва пошевелить плечами.
— Кара, прости, мне очень жаль, что все так получилось.
— Получилось? Говоришь так, будто все случилось само собой, и ты не приложил к этому руку.
— Ради справедливости замечу, что ты напала первая, — подал голос второй. — Къярт только защищался.
— Райз, не нужно, — одернул его некромант.
Кара впилась в старшего Енкарту взглядом, и внутри все скрутило.
Какая же слепая дура!
Она сама была повинна в своих бедах: все ее самонадеянность и слабость, низменные пристрастия, на поводу у которых она шла.
Ее жизнь, жизнь «после», состояла не только из охоты и медитаций. Кара неизбежно сталкивалась с теми, кто не входил в ее список на уничтожение: другими паладинами, городской стражей и местными чинушами, шатающимися без дела аристократами и предприимчивыми дельцами. Она видела, как они на нее смотрят, и знала, о чем они думают и чего хотят. Как иначе, когда она сама прикладывала усилия, чтобы раздуть пламя даже из маленькой искры?
Осторожно, ненавязчиво, словно бы невзначай — Кара давно наловчилась находить баланс, позволяющий ей сохранять репутацию неприкосновенной целомудренности и при этом продолжать собирать вожделенные взгляды. Зачем она это делала? Много причин. Лишний раз напомнить себе, что даже с обезображенным шрамами телом она оставалась чем-то манящим? Конечно, увидь другие то, что скрывалось под мундиром, и желания наверняка поубавилось бы, но Кара знала свои сильные и слабые стороны и не демонстрировала последние.
Но это лежало у поверхности, тогда как в глубине скрывалось темное, порочное желание спровоцировать, бросить вызов всем вокруг и, если кто-то решится принять его — поставить горе-смельчака на место. Тринадцать лет назад у нее не было сил оказать сопротивление. Она не могла воспротивиться. Тогда ее уделом было стать жертвой — слабой, жалкой, молящей сквозь слезы о пощаде. Ни капли достоинства.
Кара презирала ту себя. И если для того, чтобы лишний раз доказать самой себе, что у нее и той ничтожной девчонки не осталось ничего общего, нужно было дразнить псов костью — она вполне могла этим заняться, если представлялся случай.
Когда в отделение Руферона нагрянули с визитом приемные сыновья Енкарты, случай выдался на редкость хороший. Во всяком случае, он обещал хотя бы запомниться в череде однообразных, слившихся в одну встреч и историй.
Они оба смотрели на нее как незнающие ничего невежды. А для младшего она будто бы и вовсе не существовала. Къярт Яртлен Енкарта постоянно пребывал в каких-то своих, оторванных от реальности мыслях, но это и не имело значения. Он был еще совсем мальчишкой и, даже прояви он интерес, для Кары остался бы несмышленым, непригодным для игры ребенком. Со старшим Енкартой дело обстояло иначе.
Ей следовало заподозрить неладное еще тогда. Выбравшийся из глубинки, с громким именем в родовом листе, но с посредственной кровью в венах — казалось, добыча проще некуда. Однако, вполне ожидаемые взгляды, которые она на себе ловила, и дальше которых дело не заходило, отличались от привычных. Старший Енкарта словно бы смотрел сквозь: сквозь мундир, сквозь кожу, сквозь мясо и кости — Кара не могла избавиться от чувства, что он разглядывает саму ее душу и видит куда больше, чем следовало. В его обществе ей неизбежно становилось не по себе, но это было еще одним поводом продолжить, а не прекратить. Чем осторожнее и сдержаннее он себя вел, тем больше хотелось подтолкнуть его, вынудить совершить ошибку.
Старший Енкарта так и не оступился. Она же не просто споткнулась — кубарем полетела вниз. Какая же дура. Возомнила о себе невесть что, а в итоге сама превратилась в туповатую, кволую дичь.
Нужно было заподозрить неладное еще тогда, когда этот человек начал вызывать в ней не только соревновательный интерес и охотничий азарт.
Дура.
— Кара, позволь мне все объяснить.
Она едва сдержалась, чтобы не скривить губы. А ведь когда-то эта вежливость младшего Енкарты даже казалась ей чем-то очаровательным. Сейчас же та звучала, как издевка. Некромант, спрашивающий у раба разрешения — Кара не припоминала, когда в последний раз встречала настолько любящего поглумиться ублюдка.
От внезапного осознания, что насмешки не имели бы смысла, если бы не задевали ее, внутри что-то с треском оборвалось и провалилось в желудок.
— Позволь? К чему это? И к чему вторая ступень?
Младший Енкарта, строящий из себя растерянность, замешкался с ответом, и Кара сама пришла к выводу. Ее взгляд скользнул в сторону старшего, и набитые колотым льдом внутренности скрутило.
— Можешь не отвечать. Уже догадалась, — мертвенным голосом произнесла она. — Что, ты тоже из тех, кому доставляет удовольствие смотреть, как раб не только послушно выполняет указы, но и «наслаждается» процессом?
— Нет, Кара, нет, ты не права! Просто выслушай нас.
— Будто у меня есть выбор.
— Есть.
Кара сцепила зубы. Младший Енкарта выглядел так искренне и заливал так складно, что в пору было растрогаться и умилиться. Чего он добивался? Что она, как последняя дура, поверит, что ей достался «милостивый господин»? Хотел убедить, обнадежить, а затем с особым тактом и расстановкой втоптать в грязь?
— Не нужно ничего объяснять, — возразил старший. — Поступим по-другому. Кара, спрашивай, что хочешь. Мы ответим на любые вопросы. Без лжи.
Кара усмехнулась: неплохо же спелись.
Плевать. Пусть хоть всем скопом набрасываются, она не склонит голову и не станет молить о снисхождении. И в их натянутое, как мешок на лошадиный зад, благородство верить тоже не будет.
— Призванный говорит тебе, что делать? — насмешливо поинтересовалась она.
— Порой даже чаще, чем хотелось бы.
— Ну так что? Согласна? — старший Енкарта улыбнулся, и его улыбка была совсем, как прежде. Будто ничего и не произошло.
Кара смерила его взглядом и посмотрела на некроманта. Раз некроманту захотелось поиграть, она, конечно же, уважит «господина».
— Зачем ты вернул меня?
Тот ответил, не раздумывая:
— Ты ничем не заслужила смерти. Но и отпустить тебя мы не могли. Оставалось только призвать. Это, конечно, не тоже самое, что и жизнь,