себя комфортнее, он с удовольствием посидит рядом во время его работы. Жако успокоился и сел за стол, сосредоточившись на задании. Его рисунок был потрясающим! Луи, довольный тем, что интуиция не подвела, тут же предложил молодому человеку работу. И Жако, заинтригованный новыми перспективами и восхищенный возможностью сотрудничества с известной фирмой и ее блестящим боссом, согласился.Мир цвета

Достать билеты на премьеру «Шехеразады» «Русских балетов» 1910 года было непросто, но Луи это удалось. Год назад первый сезон известной труппы в Париже стал сенсацией, и о Дягилеве говорил весь город. Современный танец, естественные декорации, провокационные костюмы, смелая музыка – все это настолько отличалось от традиционных и предсказуемых балетных постановок!

Когда Луи занял свое место рядом с Шарлем Жако, напряжение в Опера Гарнье достигло наивысшей точки. Аудитория, состоявшая из творческих людей: от Кокто до Родена и Шанель, жаждала увидеть, что придумал Дягилев на этот раз. Когда поднялся занавес, открыв яркие декорации Леона Бакста, зрители не были разочарованы. Зеленые занавеси обрамляли роскошный дворец; люстры и стены, украшенные керамической плиткой, будили мысли о восточной экзотике «Тысячи и одной ночи», которая легла в основу постановки.

Смелая хореография Михаила Фокина и авангардная музыка Римского-Корсакова захватили и шокировали аудиторию. На Луи и Жако сильнейшее впечатление произвели костюмы Бакста: шаровары с ярким орнаментом, короткие яркие топы, обнажающие животы танцовщиц, длинные нити жемчуга повсюду. Перфекционист Дягилев настоял на том, чтобы каждый наряд был выполнен в точности по задумке художника. Как и Луи, он был известен своей требовательностью; как у Луи, работы его были великолепны. «Выдающиеся декорации, еще более выдающиеся костюмы, потрясающие цветовые сочетания, – писал Tatler, – разбивают вдребезги все наши прежние представления об искусстве балета и пантомимы».

Неизменно одетый с иголочки, в своем знаменитом пальто с меховым воротником, Дягилев, будучи в Париже, всегда забегал в Cartier. Иногда он соблазнялся новой жемчужной заколкой для себя, в другой раз – кольцом с сапфиром для любовника и главного танцора Вацлава Нижинского. Скоро они с Луи стали друзьями. В Париже, плавильном котле искусства и новых идей, они были людьми своего времени: оба отчаянно пытались раздвинуть границы моды, оба были требовательными эстетами, оба не боялись привлекать художников-новаторов, оба обладали «странным инстинктом предсказывать новейшие тенденции».

Как мотыльки на огонь, Луи и Жако снова и снова возвращались на спектакли «Русских балетов» – с альбомами и карандашами, в поисках новых идей. Бакст, известный использованием драматических цветовых комбинаций, описал, как в «Шехеразаде» «против ядовитой зелени я положил синий, полный отчаяния, как это ни парадоксально». Вскоре Жако отразил это в своих набросках. Он писал в своем дневнике, как его радовала возможность создавать драгоценности: «Мсье Луи, нанявший меня для создания драгоценных предметов искусства, теперь думает, что я мог бы отличиться и в создании ювелирных украшений; он попросил меня сделать несколько эскизов. Это намного интереснее, чем работа с восьмеркой других дизайнеров». Для Жако было смелым шагом порвать с модой на монохромные украшения, но его решение разместить синий и зеленый рядом друг с другом в украшениях – как это делал Бакст в своих костюмах – сразу привлекли законодателей моды. Среди них был и сам Бакст, который выбрал кольцо с изумрудом и сапфиром.

Луи особенно нравился персидский стиль «Шехеразады». Коллекционер персидских миниатюр, он ценил влияние Востока; драгоценности Cartier в полной мере отражали его страсть к экзотике. Классические бриллиантовые платиновые украшения в стиле «гирлянда» оставались популярными среди его клиентов с традиционным вкусом в украшениях, но теперь он добавил к ним вспышки яркого цвета. В 1913 году была изготовлена брошь из маленьких рубиновых и изумрудных фруктов на блюде из оникса и рубина, которую продали великому князю Павлу. Прямоугольная брошь, в которой смешались изумруды, бриллианты, жемчуг, нефрит и бирюза, была куплена через шесть лет бароном Анри де Ротшильдом.

Картье был не единственным, кто попал под обаяние «Русских балетов». Жизнь – по крайней мере в Париже – стала отражением искусства. Костюмы «Русских балетов» обозначили начало новой современной эпохи. Свободные наряды в стиле «Арабских ночей», столь отличные от тесных корсетов, типичных для Прекрасной эпохи, заставили кутюрье полностью изменить традиционное платье.

Во время промоакции французский дизайнер Поль Пуаре устроил роскошную вечеринку «Тысяча и вторая ночь», которая имела такой бурный успех, что за ней последовал поток восточных тематических балов. Графиня Айнар де Шабрийян подняла эту идею на новый уровень, пригласив «почти всех, кто что-то значил в парижском обществе» в свою парижскую резиденцию, где Леон Бакст разрисовал двор фресками персидского дворца. Ага-Хан и махараджа Капурталы были среди 1200 гостей в экстравагантных костюмах и экзотических драгоценностях; принцесса д’Аренберг прибыла на слоне, усыпанном драгоценными камнями.

Но, столь привлекательные для общества в целом, новые тенденции рубежа ХХ века для некоторых были слишком экспериментальными. Например, Ворт так и не смог приспособиться к «ветру перемен», который Дягилев пронес через Европу; по мере того как дизайнеры Пуаре и Шанель создавали свои новые марки, звезда Ворта начала угасать. Луи, напротив, был полон решимости не почивать на лаврах. Движимый желанием продолжать инновации в Париже, он был уверен и в том, что зарекомендовавшая уже себя компания Cartier должна продолжать развиваться за рубежом. С этими мыслями, на волне успеха и вдохновленный «Русскими балетами», в декабре 1910 года он отправился в Россию. Поездка, однако, пошла не по плану.

Санкт-Петербург, Рождество 1910

Несмотря на чудесный зимний вид за окном, Луи был вне себя от беспокойства. Гранд-отель «Европа» в Санкт-Петербурге, с его просторными номерами, шикарным рестораном и выдающейся клиентурой, должен был подойти тридцатипятилетнему Луи во всем. Но ситуация, в которой он оказался, была далека от нормальной. «Все, – писал он в отчаянии отцу, – было против моей работы и спокойного состояния ума».

Всего несколько дней назад Луи прибыл из Парижа с чемоданами, наполненными изящными тиарами, часами и другими драгоценными предметами, которые можно было продать в рождественский сезон. Поездка началась хорошо: с личного приглашения нанести визит верному клиенту – великой княгине Марии Павловне. Глава петербургской общественной сцены, княгиня была известна тем, что могла как построить, так и сломать карьеру артисту. Дягилев, который извлек выгоду из финансирования «Русских балетов», когда великий князь Владимир возглавлял художественный комитет, обнаружил, что спонсорство неожиданно было вырвано из-под танцующих ног его труппы. Это случилось в 1909 году, когда великая княгиня пришла на смену покойному мужу.

К счастью для Луи, Мария Павловна обожала драгоценности. Алмазы и жемчуг, ее украшавшие, стали политическим инструментом, мощным способом выделиться из толпы. На ее свадьбе в 1875 году американский гость Томас У. Нокс заметил: «Многие мужчины захотят обременить себя принцессой хотя бы ради бриллиантов… На сокровища этой женщины, которая, вероятно, никогда не заработала и шести пенсов, можно было бы построить первоклассный отель».

Но это было только начало. Будучи невестой, великая княгиня могла