лишь изредка наслаждаться украшениями, но, когда стала признанным лидером общества, ее уже было не остановить. Великий князь не слишком одобрял ее траты на украшения с сапфирами и изумрудами, но после его смерти в 1908 году ей досталось огромное состояние в миллион франков (около $5 миллионов сегодня), и никто уже не мог сдерживать ее траты на собственное удовольствие. Когда Консуэло Вандербильт, вышедшую замуж за герцога Мальборо, пригласили во дворец великой княгини, после обеда ей был устроен показ драгоценностей. У герцогини не было недостатка в драгоценных камнях или предметах роскоши, но даже она была потрясена. Из содержавшихся в идеальном порядке шкафчиков в гардеробе великой княгини на нее смотрели «бесконечные парюры из алмазов, изумрудов, рубинов и жемчуга, не говоря уже о полудрагоценных камнях, таких как бирюза, турмалины, кошачий глаз и аквамарины».

Луи был особенно взволнован тем, что ему предоставили частную аудиенцию с великой княгиней: из-за ее страстной любви к драгоценностям и положения при царском дворе. Встреча прошла лучше, чем он смел надеяться: княгиня предложила Картье место на ежегодном благотворительном рождественском базаре. Луи разрешили выбрать место для своего киоска. Более того, княгиня предложила, чтобы две русские княжны работали продавцами на его стенде в течение четырех дней.

Рождественская распродажа 1908 года, которую Картье провел в арендованном доме на набережной, не смогла привлечь желаемое число высокопоставленных посетителей, потому что совпала именно с этим мероприятием. Теперь же, когда Cartier было обещано лучшее место на знаменитом базаре, он был настроен оптимистически. Все, в чем участвовала великая княгиня, было обречено на успех: на ее мероприятиях, вспоминал один из гостей, «вы встречали самых красивых и умных женщин, самых выдающихся мужчин».

Великая княгиня Мария Павловна, жена великого князя Владимира, в костюме для бала 1903 года в Зимнем дворце Санкт-Петербурга. В ее головном уборе виден знаменитый набор романовских изумрудов

На следующий день в гостиничный номер Луи постучали. Открыв дверь, он оказался лицом к лицу с несколькими служивыми, требующими его паспорт. Игнорируя его просьбу об объяснении, они устремились прямо к сумкам с фирменными красными шкатулками для драгоценностей. Возмущенный Луи снова потребовал объяснений, но незваные гости просто собрали драгоценности и приказали ему следовать за ними на таможню. Там они сообщили, что есть основания полагать, что он незаконно ввез драгоценные предметы в Россию, не задекларировав их должным образом. По их словам, он был преступником, поэтому будет подвергнут длительному допросу. Маловероятно, что он и его драгоценности успеют к рождественскому базару.

Несправедливость обвинений привела Луи в ярость. Он знал, что российские конкуренты возмущались его присутствием на их территории. Но прибегать к ложным обвинениям, чтобы избавиться от него, даже для них было бы слишком. Пропустить знаменитый рождественский базар после многих лет и долгой дороги в Россию – большая неприятность. Это, конечно, повредит продажам сезона, но все же останется временной неудачей. Гораздо более разрушительными были потенциальные последствия для репутации Cartier. В течение десятилетий семья использовала рекомендации клиентов, чтобы превратить свое имя в бренд, означающий высочайшее качество. Cartier стало именем, которое произносилось шепотом среди наследниц, графинь и принцесс, именем, которому можно доверять. Теперь же, писал Луи отцу, в газетах были напечатаны «слухи об этом нелепом деле – о так называемой контрабанде»; слухи, которые могли разрушить все.

Несмотря на протесты, Луи был не совсем невинен: не смог задекларировать золото при въезде в страну. Самые ценные вещи, которые он привез для продажи, были сделаны из платины и, следовательно, освобождены от пошлин – платина еще не была признана драгоценным металлом. Но было и несколько небольших золотых предметов, которые необходимо было декларировать. Возможно, это был просто недочет, но тот факт, что золото тогда облагалось налогом в 343 франка (более $1500 сегодня) за килограмм, возможно, затуманил его разум.

С помощью высокопоставленных русских друзей Луи удалось избавиться от обвинений в контрабанде.

Но, к сожалению, это был не конец. Власти, действуя в сговоре с его конкурентами, держали его в неволе и не собирались отпускать без боя. Особенно перед рождественским базаром, который должен был состояться через несколько дней. Если бы они задержали его маленькие красные коробочки в течение еще одной недели, он был бы вынужден пропустить весь сезон. «Дорогой капитан, – писал он 22 декабря капитану Савурскому, начальнику штата великой княгини Марии Павловны, – я узнал сегодня вечером, что… несмотря на благоприятное мнение таможенника, у которого мы были с вами вместе, петербургские ювелиры пытаются получить решение, запрещающее моей фирме снова торговать в России. [Я] подозреваю, что против меня вынашивается еще один закулисный заговор».

Он не ошибся. Следующим было обвинение в незаконном клеймении. Клейма (они варьировались от страны к стране) были официальными знаками, которые ставили на драгоценных металлах, и свидетельствовали об их чистоте. Картье годами ввозил драгоценности в Россию без требований ставить государственное клеймо, и вдруг оказалось, что он нарушает закон. Не желая тратить время на споры, Луи предложил немедленно оплатить любую проверку. Это должно было положить конец делу, но задержки продолжались. В ярости Луи выступил против бессмысленности ситуации: «Часть моего товара была возвращена мне, по большей части – самые дешевые вещи из золота, в то время как дорогие вещи, в основном содержащие бриллианты, были задержаны. Мне это кажется непоследовательным. Согласно закону, клеймо должно ставиться или не ставиться на все изделия». Совершенно очевидно чувствуя себя жертвой, он подытожил ситуацию: «Я могу объяснить бессмысленность настоящего решения только желанием причинить вред коллеге, который не знаком с местными законами».

Луи не сомневался в личности тех, кто стоял за обвинениями. Это был, по его словам, «заговор моих конкурентов, который они создали с самого начала». Во главе списка стоял его величайший соперник Карл Фаберже. Год назад Британская ассоциация ювелиров, подталкиваемая ревнивыми ювелирами Мэйфэр, потребовала, чтобы все находящиеся в Лондоне товары Фаберже были подчинены более строгим правилам классификации. Она постановила, что на них должна быть проставлена британская пробирная проба – для подтверждения содержания драгоценных металлов. В тот раз не было никакого снисхождения для «коллеги, незнакомого с местными законами». Весь этот опыт был очень разрушительным для лондонского бизнеса Фаберже; мысль о том, что теперь он захотел создать сложности для иностранного конкурента на своей территории, не удивляла. Битва «око за око» между ювелирами продолжалась в течение нескольких лет – до 1917 года, когда Faberge London вынужден был закрыть свои двери.

Стычки Луи с российскими властями подтвердили часто высказываемые Альфредом опасения по поводу экспансии на зарубежные рынки. С языком, который они не понимали, незнакомыми кодексами поведения и ревнивыми местными ювелирами, Россия оставалась большой проблемой. Страна быстро прогрессировала – «богатство накапливается, а средний класс