Именно это слово Барни и использовал – чудовище. В конце концов, Майк так и усвоил, что какие бы чудовища не являлись по ночам в полночь, его Мемо будет им достойной соперницей.

Но затем, меньше чем через год после этого события, Мемо слегла. Первый удар был тяжелейшим, ее парализовало, все мускулы оживленного некогда лица оказались лишенными нервов. Доктор Вискес сказал, что ее смерть это всего лишь вопрос нескольких дней, может быть, недель. Но Мемо выжила в то лето. Майк помнил, как странно было видеть гостиную – обычно центр домашней деятельности Мемо – превращенной в комнату тяжело больного человека. Вместе с остальными членами семьи он ждал конца.

Она выжила в то лето. К осени бабушка уже научилась выражать желания с помощью целой системы кодовых морганий. К Рождеству она уже могла говорить, правда разбирать слова могли только домашние. К Пасхе, она, выиграв битву со своим собственным телом, уже могла пользоваться правой рукой и даже садиться в кресле. Через три дня после Пасхи случился второй удар. А месяцев позже третий.

Последние полтора года Мемо была лишь чуть больше чем труп, обладающий способностью дышать, ее лицо пожелтело и сморщилось, запястья скрючились, как лапы мертвой птицы. Она не могла двигаться, не могла контролировать телесные отправления, не имела иной возможности сноситься с миром, кроме своего мигания. Но она продолжала жить.

Когда Майк вошел в гостиную за окном уже сгустились сумерки. Он зажег керосиновую лампу – в их дом уже давно провели электричество, но Мемо всегда предпочитала масляные светильники в своей комнате наверху и теперь они продолжили эту традицию – и сразу подошел к высокой кровати, в которой лежала бабушка.

Она лежала на правом боку, глядя на него, как впрочем и каждый день, за исключением таких дней, когда они переворачивали ее на другую сторону, чтобы по возможности избежать вечных пролежней. Лицо Мемо покрывала сеть морщин, оно выглядело желтым, каким-то восковым… Даже нечеловеческим. Глаза смотрели черно и пусто, будто слегка расширившиеся от того страшного внутреннего давления, которое возникало от бессилия передать мысль, лежащую за ними. Изо рта вытекала тонкая струйка слюны и Майк взял одно из чистых полотенец, лежавших в ногах кровати и промокнул ей рот.

Затем проверил не нужно ли переодеть бабушку, это была забота сестер и он не собирался сменять их в этом, но он присматривал за Мемо больше, чем они все вместе взятые и все потребности и отправления бабушкиных почек или кишечника не были для него тайной. Она оказалась чистой и сухой, и он сел на низенький стульчик и взял ее за руку.

– Сегодня такая чудесная погода, Мемо, – прошептал он. Майк сам не знал, почему он шепчет в ее присутствии, но так было всегда. Он заметил, что и остальные тоже разговаривали при бабушке шепотом. Даже мать. – Настоящее лето.

Майк оглядел комнату. На окнах тяжелые занавески. Столик заставлен склянками с лекарствами, тут же стояли и старинные ферротипы и пожелтевшие от сепии фотографии, отображавшие ее жизнь, когда она была жива. Сколько еще должно пройти времени, прежде чем она сможет снова взглянуть на старые фотоснимки?

В углу стояла старая викторолла и Майк поставил одну из ее любимых пластинок – арию из «Севильского Цирюльника» в исполнении Карузо. Мощные фиоритуры прекрасного голоса заполнили комнату. Мемо не отозвалась на них ни одним движением – даже не моргнула – но Майк подумал, что она слышит музыку. Он снова вытер слюну с ее подбородка и уголка рта, поудобнее устроил ее на подушках и снова сел на скамеечку, продолжая держать ее руку. Она была совершенно сухая и как будто мертвая. Именно Мемо когда-то в День Всех Святых рассказала ему историю «Обезьянья лапа», когда он был маленьким, напугав его так сильно, что Майк потом в течение полугода не мог спать без света.

А что если бы я поклялся на руке Мемо? подумал Майк, и тут же прогнал недобрую мысль. В искупление он тут же прочел про себя молитву Богородицы.

– Мама с отцом уехали потанцевать, – зашептал он снова, старясь произносить слова как можно разборчивее. Пластинка играла совсем тихо, больше похоже было на звук органа, чем на человеческий голос. – Мери и Пег ушли в кино. Дейл сказал, что сегодня показывают фильм «Машина Времени». Он говорит, что это про парня, который отправился в будущее или что-то в этом роде.

Тут Майк замолчал и пристальнее посмотрел на бабушку, ему почудилось легкое движение ее ног под одеялом, шевеление самого одеяла. Затем донесся тихий звук испускаемых газов.

Майк быстро заговорил, чтобы скрыть свое смущение.

– Довольно дикая идея, правда, Мемо? Отправиться в будущее? Дейл говорит, что когда-нибудь люди научатся путешествовать во времени, но Кевин сказал, что это невозможно. Он говорит, что это совсем не то, что путешествовать в пространстве, как сделали русские со своим спутником… Помнишь, за которым мы с тобой следили пару лет назад? Я сказал, что может они в следующий раз пошлют человека, а ты сказала, что хотела бы тоже отправиться в космос.

– Но Кев говорит, что путешествовать во времени, особенно назад, невозможно. Он сказал, что это может породить множество пара… – Майк попытался выговорить трудное слово. Он терпеть не мог выглядеть глупо перед Мемо, она была единственным в их семье человеком, который не считал его глупым, когда его оставили в четвертом классе. – Пара… Парадоксов, вот. Например, что будет, если ты отправишься в прошлое и случайно убьешь там своего дедушку?…

Тут Майк сразу заткнулся, когда понял, что он говорит. Его дедушка – муж Мемо – погиб в зерновом элеваторе тридцать два года назад, когда металлическая дверь случайно открылась и на него изверглось одиннадцать тонн зерна, когда он чистил главный бункер. Майк однажды слышал, как его отец рассказывал кому-то, что старый Девин Холлигэн боролся с растущей зерновой кучей как собака, пока не задохнулся. Аутопсия показала, что его легкие были заполнены зерном и пылью как две битком набитые сумы.

Майк снова взглянул на руку Мемо. Он погладил пальцы, думая о том осеннем вечере, когда ему было лет шесть-семь и Мемо, сидя за шитьем в этой же самой гостиной, разговаривала с ним.

«Майкл, твой дедушка ушел, когда за ним пришел господин Смерть. Человек в черном плаще вошел в зерновой элеватор и взял моего Девина за руку. Но мой муж выдержал целую битву, и какую битву! И что же мне, Майк, дорогой мой мальчик, придется делать, когда он явиться за мной. Я не позволю ему войти и схватить меня. Без драки я не сдамся! Нет, Майк, ни за что не сдамся.»

После этого Майк вообразил Смерть в виде человека в темном плаще и мысленно видел как Мемо побеждает его так, как победила бешеную собаку. Сейчас он наклонился и заглянул ей в глаза, как будто близость могла бы помочь установлению контакта. Но в глазах он видел лишь отражение собственного лица, слегка искаженное в линзах зрачков и мигание керосиновой лампы.

Я не впущу его, Мемо, – прошептал он. Его дыхание шевелило тонкие волоски на ее щеке. – Я не впущу его, пока ты не прикажешь мне.

К оконному стеклу, видневшемуся между занавесками и стеной, прижималась снаружи чернота. Вверху скрипели досками стены старого дома. Снаружи что-то скребло по стеклу.