По моей оценке дыхания гориллы, ее следовало интубировать, и быстро. Дыхание могло прекратиться – это называется апноэ – в любой момент. Я предпочел сделать ей укол анестетика, кетамина, который не влияет на дыхание и кровяное давление, поскольку их перепад мог стать для Табибу смертельным. Не успела она и глазом моргнуть, как уже спала. Когда глазные яблоки начали подергиваться из стороны в сторону (нистагм, признак того, что лекарство работает), а дыхание обогащенной кислородом смесью стабилизировалось, я начал искать вену, куда можно будет поставить катетер для восполнения объема жидкости. Высмотреть голубую ниточку вены под ее темной толстой кожей было невозможно, однако на правой кисти я заметил небольшую выпуклость.

Я взял внутривенный катетер, состоящий из пластикового наконечника, насаженного на очень острую иглу из нержавеющей стали длиной около двух с половиной сантиметров. После того, как игла попадает в вену, катетер сдвигается по ней вниз, становясь на место. Внутривенные катетеры бывают разных диаметров (калибров), которые различаются по цвету наконечника. Чем больше диаметр, тем быстрее через катетер поступает раствор. Я выбрал катетер с голубым наконечником (калибра двадцать два), ввел иглу в вену, опустил по ней катетер и убедился, что он надежно сидит на месте.

Признаться честно, я повел себя как трус. Табибу нужна была жидкость – много! – и катетера двадцать второго калибра не хватило бы, чтобы достаточно быстро ввести ей нужное количество. С учетом обезвоживания, более крупный катетер, калибра двадцать (с розовым наконечником), подошел бы лучше, но я сомневался, что сумею его поставить. Я нашел только одну вену, и у меня была единственная попытка, так что провалить ее я не мог. Снова припомнив Джона Хьюза и его «Ну, богиня победы, помолись за нас!», я проколол кожу, которая оказалась гораздо плотней, чем я думал, – игла заметно согнулась. В целом я считаю, что чертовски хорошо колю даже проблемные вены, но эта была одной из самых сложных, с которыми мне приходилось иметь дело. В стомиллионный раз в моей жизни я доказал, что иногда никакой опыт не заменит банального везения.

Я ввел иглу в вену, установил катетер и начал вливать раствор с максимальной скоростью, которую допускал маленький диаметр. Левой рукой я прижимал к морде Табибу маску, которую выбрал из-за более-менее подходящей формы, а правой вводил в капельницу мышечный релаксант, чтобы открыть ей рот и добраться до голосового аппарата, через который должна была пройти дыхательная трубка. Мне приходилось обеспечивать дыхание Табибу с помощью мешка, пока лекарство не оказало нужный эффект. Из-за выступающего подбородка и широкого носа крепко приложить маску было нелегко. Я понял, что лекарство работает, когда смог легко открыть ей рот. Я ввел горилле в рот эндотрахеальную трубку, идущую в трахею, и закрепил конец пластырем в углу губ. Подключил аппарат искусственной вентиляции легких и увидел, что грудь Табибу поднимается и опадает с каждым индуцированным вдохом, потом откорректировал установки, пока не добился нужного объема и количества вдохов. Добавлять анестезирующий газ надо было осторожно.

Поскольку Табибу ничего не ела и не пила, объем циркулирующей крови опасно понизился, что привело к скачкам сахара и уровня кислорода, а также сказалось на содержании электролитов (солей в крови). В ответ на эти изменения ее дыхание участилось, а сердце билось сильней. Мы постарались обратить эти эффекты, постоянно замеряя все показатели и постепенно их корректируя, пока организм Табибу не начнет функционировать нормально.

Благодаря тому, что под наркозом Табибу лежала неподвижно, хирурги смогли отыскать вену у нее на шее и поставить катетер большего диаметра. Теперь у нас была возможность спокойно брать анализы крови, отслеживать результаты и вводить растворы, восстанавливающие объем крови, а также довести до нормы уровень электролитов. После каждого действия мы с хирургом брали новый анализ крови и оценивали результаты. Показатели начали улучшаться, но Табибу пока не была в безопасности. Ее состояние все еще могло ухудшиться, и быстро.

Когда я вечером зашел ее проведать, показатели по-прежнему стабильно улучшались, так что я поехал домой.

В тот вечер, сидя с семьей за ужином, я объявил моей одиннадцатилетней дочери Энни, обожающей животных, что мне еще надо кое-что сделать, и я мог бы взять ее с собой. Энни мечтала стать ветеринаром, так что ей выпал один шанс на миллион. Когда мы выехали на дорогу и покатили в сторону города, Энни посмотрела на меня и спросила, не направляемся ли мы в госпиталь.

– Да. – Я не стал увиливать, и она сделала следующее заключение.

– Нам надо проведать пациента.

– Да, – снова согласился я.

– А кто он?

– Скоро узнаешь.

Я припарковал машину, и мы пошагали к госпиталю. Но не зашли в центральный вход, а свернули к исследовательскому центру. Теперь Энни по-настоящему удивилась. В исследовательском центре она еще ни разу не была. В приемной госпиталя стены разукрашены забавными рисунками, чтобы детям было интересней. В отличие от нее, вестибюль исследовательского центра пуст; от него отходят узкие коридоры с голыми стенами. Цвета их нейтральные, а единственным украшением служат плакаты, посвященные проводимым исследованиям. Из-за того, что потолочные светильники разнесены далеко друг от друга, ярко освещенные участки чередуются с темными. Двери все массивные, без окошек, так что невозможно увидеть, что происходит внутри. Это отнюдь не такое симпатичное место, как те, в которых Энни бывала во время предыдущих визитов в госпиталь.

Я открыл перед ней стеклянную дверь, разделявшую этаж на две части. Мы поднялись по узкой лестнице, я открыл еще одну дверь, последнюю, и отступил в сторону, пропуская дочь вперед.

Энни застыла на пороге с широко распахнутыми глазами – в точности как я утром. А потом со всех ног бросилась к операционному столу. Табибу по-прежнему не двигалась, разве что верхняя губа у нее слегка подрагивала. Я подошел и указательным пальцем дотронулся до губы обезьяны изнутри. Мне показалось, что она смотрит на меня, и позволяет касаться себя. Похоже, прикосновение ее успокаивало.

Энни спросила, можно ли ей погладить Табибу.

– Да, можно.

Энни придержала ее голову и теперь уже сама дотронулась пальцем до верхней губы.

«Моя Энни гладит гориллу», – промелькнуло у меня в голове.

Я думал о том, насколько прекрасна моя профессия, и сколько еще сюрпризов меня ждет. Неужели будет что-то еще более чудесное? Каждый день таит в себе потенциальные возможности, но сегодня они обернулись в мою пользу. Я перешел через границу, разделяющую лечение людей и лечение животных. Я не мог сказать, что поражало больше: смотреть, как Табибу потихоньку становится лучше, или наблюдать за эмоциями на лицах персонала. Ну а самым удивительным было, конечно, видеть, как Энни гладит Табибу, это удивительное животное. Я был на седьмом небе. Какое счастье!

На следующее утро я встал и выехал пораньше, чтобы перед дежурством заглянуть к Табибу. Результаты анализов показывали, что обезвоживание удалось приостановить, хотя положительная динамика была пока незначительной. У дверей лаборатории, где находилась обезьяна, я встретил своего коллегу-хирурга, и мы оба согласились, что отлично справляемся. Однако впереди лежал еще долгий путь.