к сердцу мужчины лежит через желудок. А готовить я умею, и вполне сносно.

Достаю из шкафчиков все необходимое. Хочу приготовить бисквит. Взбиваю тесто, разогреваю духовку. Пока тесто печется, растапливаю плитку шоколада. Достаю бисквит из духовки, разрезаю и выкладываю на блюдо, поливаю шоколадом. Мммм, пахнет вкусно. Мужчина точно оценит, я уверена в этом. Делаю кофе, ставлю чашки с дымящимся напитком на стол. За пару секунд до того, как в кухне появляется Глеб.

— Доброе утро, — говорю, улыбнувшись.

Его взгляд утекает на мою майку и на грудь, крепко обтянутую трикотажем. Его челюсть отвисает, в глазах загорается опасный огонек. Мужчина сглатывает, моргает и отводит взгляд.

— Доброе, — хрипит он. Его голос отлетает от барабанных перепонок и оседает в низу живота сладкой истомой.

— Я приготовила завтрак, — говорю, почему-то шепотом.

— Вижу, — говорит мужчина, усаживаясь за стол. Берет кружку с кофе, подносит ко рту, делает глоток. Я успеваю подметить, что его руки немного дрожат.

Сама усаживаюсь за стол, беру бисквит и кофе. Он тоже берет бисквит, но есть не спешит.

— Вам не нравится? — спрашиваю. — Сейчас.

Встаю и, приподнявшись на носочки, тянусь к верхней полке. Пытаюсь достать банку с джемом, но мне не дотянуться никак. Расстроено опускаюсь на пятки, упираюсь спиной в мужскую грудь. Сердце ускоряет бег, разгоняясь до космической скорости. Мужчина протягивает руку, берет злосчастную банку, опускает ее на столешницу. Но отходить не спешит.

У него такие красивые руки. С тугими венами, длинными пальцами. Обхватываю его ладонь, скольжу рукой вверх по предплечью. Мышцы под моими пальцами напрягаются, и я сжимаю руку сильнее. Откидываюсь головой на его грудь, прижимаюсь всем телом, чувствуя, как что-то твердое упирается мне в поясницу. Смущение улетучилось еще вчера, я двигаю бедрами, трусь о него, как кошка.

— Маш, — хрипит он мне в волосы. Шумно втягивает носом воздух, выдыхает. — Ты что делаешь?

— Возьми, — выдыхаю хрипло.

— Что?! — шипит мне в ухо, опаляя дыханием.

— Джем возьми, — протягиваю ему банку.

Отодвигаюсь от него, вырываюсь из капкана и сажусь за стол. Глеб так и стоит, сжимая банку. Я вижу, как он напряжен, как оттопырилась ткань в районе паха. Он тяжело дышит, сглатывает, закрывает глаза. Когда снова их открывает, мужчина уже не выглядит таким возбужденным. Возвращается за стол, ставит рядом со мной банку, которая никому не нужна. Не моргая, смотрит на кружку с кофе. Резким движением хватает кружку и залпом выпивает, еще горячий, кофе.

— Спасибо за завтрак, — говорит он, не поднимая на меня взгляд. Встает и уходит. Через минуту я слышу. Как хлопнула дверь его спальни.

Меня накрывает откатом. Понимаю, что перегнула. Так нельзя.

Зачем я с ним так?

Совсем голову потеряла. Хочу его. Всего, без остатка. Плевать, что будет потом.

Я не привыкла к таким сильным эмоциям. Никогда раньше не испытывала ничего подобного. Парни иногда приглашали на свидание, даже поцелуи случались. Но ни с кем я не ощущала даже отдаленно того, что почувствовала вчера с Глебом. Он целовал жестко, властно, отметая все мои сомнения и страхи. И мне хотелось еще. Чтобы не останавливался. А он… ушел.

Неправильно. Все это неправильно. Смутное чувство, что все как-то не так должно быть.

Убираю на кухне, мою чашки. Бисквит так и остался нетронутым. Но мне все равно. Знаю, что дело не в моих кулинарных способностях. Просто нам обоим было не до еды по моей милости.

Иду в свою спальню, переодеваюсь в домашний костюм. Возвращаюсь в гостиную, опускаюсь на диван. Но мне не сидится. Я поднимаюсь и подхожу к спальне Глеба. Стучу в двери. Он выходит.

— Сегодня урок будет? — спрашиваю мужчину, разглядывая его лицо, которое уже успело принять невозмутимое выражение.

— Да, я сейчас, — он закрывает двери, появляется в гостиной только через десять минут.

Когда-то Глеб пообещал мне, что научит всему, что мне нужно знать. Сказал, что это мне поможет в жизни. И он упорно шел к цели, заставляя меня усваивать знания, которые со скрипом влезали в голову. Я не противилась, внимательно вникала во все.

Глеб открыл ноутбук, показывает мне графики котировок акций. А я могу думать только о том, какие красивые у него пальцы. И пахнет от него приятно. Больше нет запаха лекарств, после последнего сеанса химии прошло три недели. И, кажется, только сейчас, я подмечаю малейшие детали.

Густые ресницы отросли и красиво обрамляют глаза. Синяки под глазами стали меньше. И больше нет на лице мужчины той мертвенной бледности, которую я привыкла видеть раньше. Рубашка все еще свободно болтается на его плечах. Но это уже не выглядит так, как раньше. В мужчине чувствуется уверенность, крепость — такая, которая бывает после затяжной болезни. Он возвращается к нормальной жизни, и это чувствуется.

Мои мысли прерывает трель мобильного. Мой телефон лежит рядом с ноутбуком, и экран загорается, подсвечивая фотографию Астора. Этот снимок я сделала, когда мы вместе ходили гулять после моего возвращения в Германию. На фото парень сияет белозубой улыбкой, его волосы растрепал ветер, но ему это даже идет.

Хватаю телефон. Но недостаточно быстро, чтобы Глеб не заметил имя абонента и фото.

— Мне нужно ответить, — вопросительно смотрю на мужчину.

— Да, конечно, — говорит он. Хмурится, складка на лбу стала глубже.

Встаю с дивана и отхожу к окну, смахиваю иконку на телефоне.

— Алло, — говорю в трубку.

— Привет, пропажа, — говорит Астор. Его тон беззаботный. Совсем не похож на властный давящий, который я привыкла слышать от Глеба. — Я заходил к тебе. Но твоя мама сказала, что ты на работе.

— Да, так и есть, — говорю в трубку. Стараюсь не говорить громко, чтобы Глеб не услышал наш разговор. Хотя, это вряд ли возможно.

— Когда ты заканчиваешь? — спрашивает Астор. — Давай я заеду за тобой, сходим поужинать вместе.

Хороший парень, старается угодить. И почему я его не хочу? Все было бы намного проще, если бы я хотела его хотя бы вполовину так, как Глеба.

— Боюсь, ничего не получится, — говорю в трубку.

— Как это? Ты же не ночуешь на работе? — хохотнул Астор задорно.

Именно ночую. Я своей работой живу. И вообще. Не могу назвать это работой.

— Нет, конечно, — нагло вру в трубку телефона.

— Тогда в чем проблема?

А правда, в