— Нехороший это район, приятель, но дело, конечно, твое.

Джулс сунул водителю пять долларов из своего вновь обретенного бумажника и взобрался на бордюр. Автомобиль взревел и сорвался с места. Из-под колес фонтаном брызнул гравий и полетели раздавленные пивные банки. Мимо пронеслась еще одна пожарная машина. Завывания сирены эхом отдались от дощатых стен. От этого звука у Джулса по спине забегали мурашки. С неспокойным сердцем он вступил в переулок. Идти далеко не понадобилось — самые худшие его опасения сбылись.

Дьявол! Конец переулка оказался перегорожен желтой полицейской лентой. Труп, разумеется, исчез. Вместо него на грязном асфальте красовался очерченный мелом силуэт, похожий на неумелый автопортрет пухлого карапуза.

Черт! Черт! Черт!

Надо идти домой. Надо все как следует обдумать и просчитать. Рубашка облепила круглые бока Джулса, как мокрая туалетная бумага. Он посмотрел вниз и увидел на пиджаке под мышками два огромных сырых пятна в форме полумесяца. Ему необходимо время, чтобы подумать. А есть ли оно, время?

Джулс быстро вышел из переулка. Со стороны реки на низких облаках танцевало бледно-оранжевое зарево. Пожар, что ли? Надо торопиться. «Господи, — повторял Джулс про себя, — только бы это был не мой дом». Мама обязательно посоветует ему, что делать. Он постоит в гостиной, глядя на ее портрет, и через пару минут ответ появится в голове сам собой. Мама всегда все знает. Она умная. Умнее даже, чем Морин. Ну пожалуйста! Только бы это был не его дом!

Вой сирен разрывал воздух, и чем ближе Джулс подходил к дому, тем громче становился этот рев. Внезапно он понял, что бежит. Его огромный живот колыхался вверх-вниз, как водяной матрас во время землетрясения. Свинцовое небо то и дело озаряли мерцающие всполохи. Быстрее. Он все уладит. Обязательно все уладит. Сердце у Джулса колотилось, как спятивший метроном. Как правая рука Джина Крупа.[17]Как отбойный молоток, сделанный из куска перепуганной плоти.

Он повернул на Монтегю-стрит, задыхаясь от бега и вознося молитвы и Моисею, и Христу, и Деве Марии, и всем святым, которых смог припомнить. Пусть это какой-нибудь наркоман подпалил заброшенный дом Уилсонов. Или старый Джузеппе-Хаус. Или дерьмовую забегаловку, которую с прошлого Рождества четыре раза прикрывала полиция.

Лучше бы Джулс поберег силы. Потому что именно его дом со всеми пожитками, включая зловонный разрисованный гроб, охватывали языки неистового пламени.

«Мои пластинки! Мои комиксы! А-а-а-а!»

— Сэр, туда нельзя! Сэр! Эй! Кто-нибудь! Остановите этого психа!

Обезумев, Джулс ринулся через лужайку к крыльцу и по дороге сбил с ног полицейского и двух перепачканных копотью пожарников. Остановить его, походившего на ополоумевшего носорога, было практически невозможно. В два скачка он влетел вверх по ступеням и ринулся через обломки двери, выбитой пожарными топорами. Здесь его внезапно настигли две тугие струи из брандспойтов, но сила воды только прибавила Джулсу скорости, и он ворвался в задымленный холл, как надувной мяч под натиском гигантской волны.

Пиджак и брюки промокли насквозь, и поначалу, оказавшись в гостиной, Джулс не почувствовал, какое здесь пекло. Огонь, дым, слезящиеся глаза — все это казалось ненастоящим. Когда вспыхнул продавленный диван, порыв раскаленного воздуха обдал Джулсу лицо, заставив наконец поверить в реальность происходящего. С линялых подушек языки пламени перекинулись на стопку побитых молью шерстяных платков, которые мама долгими вечерами вязала у радиоприемника. Старые одеяла занялись, как сухая трава.

«Господи боже мой!» Ему на брови посыпались искры, и в нос сразу ударил запах горящих волос. Он стал яростно хлопать себя ладонями по лбу, смахивая на несуразного комедианта в погоне за ролью третьего плана. Что же спасать? И можно ли что-то спасти? Библиотека точно пропала. Он споткнулся о полыхающий диван и бросился к антикварному граммофону. Ухватил покрепче его деревянный корпус, но уже через секунду граммофонная труба вспыхнула как спичка.

«Черт!» Джулс бросил граммофон и сунул в рот обожженные пальцы. Пластинки! Может, хоть что-нибудь удастся спасти? Хотя бы самые ценные… «Тогда чего ты стоишь, тупой придурок?! Вперед!» Он упал на колени и резво пополз к дубовому шкафу, где хранил самые редкие и драгоценные записи. Луи Армстронг. Джек Тигарден. Кинг Оливер. Черный дым над головой Джулса стал густым, как кровь, на сутки оставленная в тепле. И с каждой секундой дым этот опускался все ниже и ниже. Интересно, вампир может отравиться угарным газом? Этого Джулс не знал и узнавать на собственном горьком опыте не хотел.

Он полз вслепую, ориентируясь в заставленной гостиной на память. Память всех его ста с лишним лет. Он врезался головой во что-то твердое, но полое. Шкаф! Распахнул дубовые дверцы и заглянул внутрь. Дрожащими пальцами слепо провел по бессчетным рядам пластинок. «Только не винил! Совсем старые! Совсем!» На какой полке самые старые записи? С какой стороны?

Ноги у Джулса пылали как в печке. Наконец его пальцы наткнулись на картонные футляры самых старых пластинок. Он стал как можно быстрее выхватывать толстые тяжелые диски из шкафа и складывать их на полу возле колен.

— Вон он! Я его вижу!

— Где?

— Вон там, в углу!

Пожарные! Они пришли за ним! Джулс принялся неловко загребать пластинки руками, однако в такой безумной спешке, что многие из них раскатились по горячему полу.

Подползли пожарные, и старые шеллачные диски разбились под их резиновыми ботинками и наколенниками вдребезги.

— Какого дьявола ты сюда забрался, приятель? — заорал первый пожарный. — Надо выбираться отсюда к чертовой матери.

— Эй! Осторожней! Не наступайте на пластинки!

Джулс отчаянно пытался собрать раскалившиеся диски.

До некоторых невозможно было дотронуться.

— Я сейчас, сейчас… Ребята, помогли бы пластинки собрать, а?

— У нас тут чертов псих, — крикнул первый пожарный, обернувшись к остальным. — Хватай его за руки! Придется тащить силой!

— Нет! Погодите! Я сам пойду! Сам!

Но три пары сильных рук уже ухватились за Джулса и поволокли к дверям, отчего вампир растерял львиную долю своей драгоценной ноши. Он перестал сопротивляться в надежде сохранить хотя бы то, что осталось в руках. Рискуя наглотаться дыма, Джулс поднялся с колен, согнулся в три погибели и посеменил к выходу с оставшимися пластинками у мокрой груди. Гостиную отделяли от холла бархатные занавеси, и языки пламени с их полыхающих обрывков облизали Джулсу лоб.

Он протиснулся в проем разбитой входной двери, оцарапал обгорелые плечи и тут внезапно поддался тому же искушению, что когда-то жена Лота. Джулс обернулся. На охваченной огнем каминной полке, ярко освещенный, но не тронутый пламенем, стоял портрет мамы. Как всегда строго и пронзительно, она смотрела на сына.