Легкие, нахватавшись всей это вредной гадости, больше никогда не будут работать как прежде. А я, глупый, обрадовался, что моей „важной персоне“ сделали послабление, разрешили играть в хоккей, из посёлка в тайге перевели в какой-никакой городок. Да меня просто кто-то решил по-тихому сгнобить».

— Привет! — пожал мне руку невысокий коренастый мужик в тёмно-серой робе. — Можешь называть меня Иваныч! Пойдем, покажу твоё рабочее место!

— Извини, Иваныч, я к директору забыл зайти! Обидится, если с ним не поздороваюсь! — я хлопнул мастера по плечу. — Буду на этом самом месте минут через пять, может через десять, в крайнем случае, через пятнадцать! Слава труду! — я сжал кулак, как это делал Че Гевара, произнося: «Но пасаран», и рванул из цеха, словно пошёл в стремительную хоккейную контратаку.

«Думай, думай, Иван, — бубнил я себе под нос, вышагивая по территории завода среди серых унылых цеховых корпусов. — Если сейчас ты не почешешься, то завтра будет поздно. Либо придётся ещё раз рискнуть и, бросив всё, бежать в сторону финской границы. Хотя какая граница? Что я плету? Одно дело пробираться через лес вместе с шаманом Волковым, который в этом самом лесу родился, и совсем другое ползти в одиночку через малознакомую местность, где я давным-давно не был. А может закосить под дурака?».

Эта идиотская мысль пришла в голову, когда я вошёл в стандартное четырёхэтажное здание заводоуправления. «Да тебе и косить не надо, — обругал я сам себя и, припомнив слова шаманидзе, что если тьма не накроет меня с головой, то выплыву, пробормотал, — бежать и косить — это та самая тьма и есть. Нужна какая-то принципиально новая и неожиданная идея, а иначе будет звездец. Одним словом — влип ты, товарищ Тафгаев. Поэтому придётся раскорячиться и вытащить себя за волосы из этого болота, где увяз по самую макушку».

В приёмной директора завода, куда я заглянул, присутствовало ещё человека четыре. Я сказал секретарше, что пришёл к товарищу Рогуту Григорию Филипповичу по личному вопросу и, усевшись в уголок, принялся ждать. А чтобы скрасить ожидание с журнального столика в мои руки перекочевал свежий номер «Боевого пути». Почему-то именно так в наше мирное время называлась газета, которая являлась печатным органом боевого александровского горкома КПСС.

* * *

— Здравствуйте, Григорий Филиппович, — скромно пробурчал я, когда спустя примерно час вошёл в кабинет директора завода.

— А, Иван, очень рад, — тут же соврал мужчина приятной наружности, в жилах которого наверняка текла не то цыганская, не то молдавская кровь.

Директор машзавода имел мясистый нос и короткие тёмные вьющиеся волосы. Однако простоватый вид гуцульского лица разительно меняли большие квадратные очки, которые добавляли образу руководителя градообразующего предприятия строгости и умеренной интеллигентности.

— Сам хотел с тобой встретиться и поговорить, — ещё раз приврал он.

— Ну да, не каждый день на работу устраиваются Олимпийские чемпионы, — хмыкнул я и тут же подумал, что для лучшего взаимопонимания с человеком, который врёт и не краснеет, нужно тоже врать и не краснеть, поэтому, прокашлявшись, стал молоть языком напропалую. — Я пока сидел в вашей приёмной почитал нашу местную газету. Замечательный у нас оказывается печатный орган. Боевой. Фотографии в газете хорошие. Но должен признаться, что статья, которая касается наших социалистических обязательств на следующий 1975 год, не впечатляет.

— Кхе, — крякнул товарищ Рогут. — Что именно тебя смущает в обязательствах?

— Масштаб не тот, мелко, — я вытащил «Боевой путь» на директорский стол и, ткнув пальцем наугад, прочитал, ­– повысить квалификацию: рабочих — 1000 человек, ИТР и служащих — 75. Кого сейчас удивишь всего одной тысячей человек?

— А сколько надо? — заинтересовался директор.

— Надо повышать квалификацию раз в год всем сотрудникам предприятия. И делается это легко, главное грамотно составить график курсов повышения квалификации прямо в стенах предприятия, — брякнул я первое, что пришло в голову. — Размах? Размах.

— Кхе, — опять крякнул товарищ Рогут. — Ну, допустим, у тебя всё?

— Я только начал, — сказал я, снова уткнувшись в печатные буквы газетной статьи. — Вот. Вот-вот-вот-вот. — Пять раз повторил я коротенькое бессмысленное слово, чтобы потянуть время. — Аха, вот. Экономический эффект от научной организации труда всего 67 тысяч неконвертируемых рублей. Куда это годится для солидного предприятия?

— А сколько надо? — немного раздражённо произнёс директор, посмотрев на часы.

— Полмиллиона, минимум! — я аккуратно стукнул по столу кулаком. — И я знаю, как эти полмиллиона организовать.

— Кхе, — кашлянул Григорий Филиппович и, посмотрев в мои «честные глаза», задумался на долгие двадцать секунд. — Ну, допустим, я тебе поверю. Что ты хочешь взамен? Давай на чистоту, ты ведь не просто так пришёл в мой кабинет. Значит, тебе что-то надо.

— Давайте на чистоту, — я отложил газетку в сторону. — Почему меня устроили работать в цех, где мне грозит неизбежный силикоз лёгких? Через два года, когда с меня снимут дисквалификацию, я уже так бегать и играть больше не смогу.

— А как же в литейном цеху работают другие люди?

— Они работают там по своему желанию, без принуждения. И могут уволиться в любой удобный для себя момент. Почему меня устроили работать именно в этот цех?

— Пфууу, — задумчиво выдохнул товарищ Рогут, — Я тут не при чём. Ко мне на завод пришло предписание от вышестоящего начальства, с которым я ссориться не буду и не хочу. А если ты откажешься работать, то на завод прибудут санитары и препроводят тебя на излечение, сам должен понимать куда. И тогда ты, Иван, извини, даже на первенство области играть не сможешь. Кому-то ты там наверху очень сильно насолил.

— Ясно, — я встал из-за стола, уже обдумывая детали побега.

— Подожди, — остановил меня в дверях директор Машзавода, — а про полмиллиона ты просто так сказал или у тебя есть план?

— Есть кое-какие намётки, — соврал я, хватаясь, как утопающий за соломинку. — Пятьсот тысяч у меня может и не получится, но четыреста я сделаю.

— Кхе, — недоверчиво крякнул он, — что тебе для этого надо?

«То есть ради премий и наград и возможного назначения в Москву мы готовы рискнуть. Так, товарищ Рогут? — улыбнулся я про себя. — А что мне надо? Да хрен его знает, что надо. Поэтому пришла пора чистейшей игровой импровизации».