Жак Оффенбах (1819−1880) ввел четвертную ноту в канкан – да, это его мелодия – и обеспечил пьянящее музыкальное шампанское для Франции середины девятнадцатого века такой опереттой, как «Орфей в аду» (1858). Его можно считать пионером того, что потом превратилось в мюзикл двадцатого века. И всё же этот классический галльский музыкант, сын кантора, родился в Германии и только в четырнадцать лет отправился в Париж в поисках профессионального образования. Его обучение в Парижской консерватории длилось всего год. Скитания по оркестровым ямам местных театров оказались для подростка-виолончелиста более полезной школой. Эдвард Элгар (1857−1934) нашел себя как композитор только к сорока годам (см. «Печаль»). Он учился игре на скрипке и композиции в уютной обстановке семейной музыкальной лавочки, а свой лучший практический опыт получил, дирижируя оркестром в местном приюте для умалишенных. Говорят, победа за медленными и настойчивыми; когда он, наконец, добрался до своей золотой жилы, она принесла симфонии, концерты и множество сопутствующей музыки, которая до сих пор недооценена за пределами его родной Англии.

Обучение на рабочем месте стало реальностью для бразильца Эйтора Вила-Лобоса (1887–1959), который получил несколько советов по игре на виолончели от своего отца-чиновника перед смертью последнего, в то время как Эйтору было всего десять лет. С тех пор он выступал на улицах Рио, в кафе, играл с театральными труппами. Он совершил несколько поездок в джунгли внутренних районов Бразилии, чтобы познакомиться с музыкой коренных народов, и в конце концов поступил в Национальный институт музыки в Рио-де-Жанейро. К тому времени было уже слишком поздно для подобных строгостей, он продержался в аудиториях всего год, а затем вернулся на свою одинокую дорогу. Он создал превосходное настроение в «Маленьком поезде Кайпиры» – грохочущей, свистящей, хрипящей виньетке из его цикла «Бразильские бахианы», в которой Бах встречается с Бразилией. Почетное место занимает датчанин-самоучка, которого я очень люблю, Петер Эразм Ланге-Мюллер (1850−1926), избавленный от тягот профессиональной трудовой жизни благодаря наследству и имевший счастливую возможность заниматься музыкой в загородном поместье.

8. Просто сделай это

Много лет назад я был одержим желанием управлять оркестром и сразу после своего девятнадцатилетия отправился в Лондон, чтобы понаблюдать за работой своих кумиров. Уговорив английского дирижера Рэймонда Леппарда (1927−2019) разрешить мне посмотреть репетицию, я потом попросил у него совета, как можно сделать карьеру с дирижерской палочкой. «Если вы хотите дирижировать, – сказал он, – тогда дирижируйте».

В наступившей тишине я понял, что он не собирается рекомендовать мне курс обучения, великую консерваторию или даже гуру с палочкой. Просто пойти и сделать это?! Я подумал, что это отличный рецепт шарлатанства. Конечно, в последующие годы, когда я сидел в кабинах контроля звукозаписи, наблюдая за самосожжением людей на подиуме, бывали моменты, когда я задумывался о том, не слишком ли много желающих последовать совету Леппарда. Он прав: процесс требует развития целого ряда навыков, помимо чисто музыкальных, и более достойных качеств, чем любовь к тому, чтобы указывать другим, что делать (в отличие от настоящего лидерства). В профессии есть продавцы воздуха, но есть и другие мэтры, материализовавшиеся словно из воздуха со своими ошеломляющими способностями, спустившиеся с органного чердака (как Леопольд Стоковский) или поднявшиеся из виолончельной секции оркестра (как Артуро Тосканини).

Эта пара появилась более века назад, еще до дирижерских курсов и мотивационных уикэндов. Они руководствовались пятилетними планами или постоянной визуализацией? Да – в некотором смысле. Дирижеры подписывают многолетние контракты, поэтому их рабочее будущее всегда рассчитано на среднесрочную перспективу, и перед тем как прозвучит первый такт, они должны мысленно представлять себе идеальное исполнение симфонии. В конце концов, их топливо – старая добрая страсть, и они не против. Хотя история музыки полна недолговечных композиторов, она также полна дирижеров-Мафусаилов. Может быть, дирижеры действительно питаются жизненной энергией, которую выплескивают быстро иссякающие композиторы, а может быть, дело в аэробных размахиваниях руками.

9. Всегда выбирайте встроенную мебель

Шарль Алькан (1813–1888) был затворником. Французский пианист-композитор был настолько застенчив, что за тридцать пять лет дал всего шесть сольных концертов. В перерывах между выступлениями он исчезал из поля зрения публики и держался особняком, не оставляя никаких свидетельств о значительной части своей жизни. Он одевался, как священнослужитель, и соответствовал этому образу, собрав большую теологическую библиотеку, хранившуюся в отдельно стоящих книжных шкафах, один из которых, рухнув, раздавил его насмерть.

10. Беспокоиться о прыщах – это нормально

Получившему определение «сладострастного дантиста» от Олдоса Хаксли русскому пианисту-композитору Александру Скрябину (1872−1915) следовало бы быть более внимательным в вопросах гигиены полости рта. Возможно, он родился на восемьдесят лет раньше своего времени; его идеи о достижении экстаза через «глобальное сознание» и «космическое возрождение», вероятно, нашли бы себе приверженцев в калифорнийском поселении 1970-х годов, а его попытки синтеза музыки, цвета и изображения могли бы быть реализованы с помощью Стэнли Кубрика. Скрябин носил изящно подкрученные усы, но под этими волосами назревали проблемы. Оставленный без внимания прыщ перерос в полномасштабный сепсис, от которого композитор и умер в возрасте сорока трех лет.

11. Апельсины опасны…

Много лет назад я играл ряженого в постановке чешской оперной комедии «Проданная невеста» Бедржиха Сметаны (1824−1884). Сцена нашей постановки имела ограниченное пространство между кулисами, а хор счастливых богемских крестьян обходился без гримерок. Переодеваться приходилось на сцене за «задником», подпираемым фасадом деревенской гостиницы. Энергичная игра большого студенческого оркестра в яме маскировала звуки таинственных шорохов перед следующей массовой сценой. Самой яркой частью представления стал «Танец комедиантов» – разухабистый народный балет с кружащимися парами, шагающим медведем и жонглером апельсинами. Чтобы освободить место для этой свиты, хор любезно удалился «в трактир» для оперативного переодевания в праздничные наряды. Жонглер повел танцоров за собой и в одном из неудачных нервных движений руки осыпал сцену каскадом цитрусовых. Один за другим апельсины скатывались в яму, бомбардируя изумленных музыкантов и ломая альт.

Заиграл оркестр, и на сцене появились ряженые и танцующие крестьяне. Я с болезненным восхищением наблюдал, как туча ног неумолимо движется к единственному оставшемуся апельсину, светящемуся, как светофор. Это, конечно же, произошло: скольжение, внезапный крен назад, на изящно поставленную гостиницу, и под страшный грохот зрителям предстало изображение деревенских девиц XIX века, судорожно сжимающих в руках бюстгальтеры 1970-х годов. На ставшей плоской площади под шумок опустили занавес, а гостиницу поспешно воскресили. Существует множество историй о том, как зрители забрасывали сцену фруктами; это был единственный на моей памяти случай обратной попытки.

12. …как и грибы

Иоганн Шоберт (ок. 1735−1767), не путать с Францем