отношения ни к представителям современной фауны, ни к древним динозаврам. Дракон – фантастическое существо, сплав всего многообразия животного мира в единый, обобщенный образ.

Дракон – всего лишь идея. Скрупулезно проработанный символ могущества и величия. Некоторые историки считают, что образ дракона появился в результате объединения тотемов различных древних племен, и эта версия выглядит вполне логичной.

И драконовы лодки получили такое название потому, что копировали облик дракона. Мы попали в Мацяо в разгар «культурной революции», и гонки на драконовых лодках, проходившие каждый год на Праздник начала лета, теперь были раскритикованы и упразднены как устаревший обычай. Лишь из рассказов деревенских я узнал, что в старые времена на эти гонки собирался народ со всей округи, деревни по берегам реки Ло боролись друг с другом за первенство, и члены проигравших команд сходили на сушу, обмотав головы собственными штанами, готовые к целому граду насмешек и оскорблений. Еще рассказывали, что в старые времена драконовы лодки семижды семь раз промазывались тунговым маслом – приступая к работе над такой лодкой, мастера непременно возжигали благовония и делали многочисленные приношения в храмах, а готовую лодку берегли пуще зеницы ока: не мочили под дождем, не оставляли на солнце и не спускали на воду без особой надобности, и лишь когда подходил день состязаний, молодые парни под бой барабанов несли ее на плечах к месту начала гонки. И даже если путь их лежал вдоль реки, все равно лодка должна была ехать на гребцах, а не гребцы на лодке.

Я спросил, к чему такие сложности.

Мне объяснили, что лодке надобно как следует набраться сил и не утомиться раньше времени.

Так в день праздника дракон снова превращается в обычного зверя, и сил у этого зверя, прямо скажем, немного.

▲ Бéсовы клёны

▲ 枫鬼

Начиная работать над этой книгой, я задался честолюбивой целью увековечить в ней все, что когда-либо видел в Мацяо. Я десять с лишним лет занимаюсь писательством, но мне все меньше нравится читать и сочинять романы – я имею в виду традиционные фабульные романы. Романы, в которых ведущие персонажи, ведущее настроение, ведущий сюжет безраздельно занимают все поле зрения автора и читателя, не позволяя хоть на секунду посмотреть в сторону. Если в традиционном романе и встречаются отвлеченные пассажи, они служат не более чем редкими украшениями основному сюжету, жалкими подачками, которые тиран бросает своим подданным. Следует признать, что фабульные романы имитируют ту оптику, которой мы воспринимаем реальность, и потому имеют полное право на существование. Но если немного поразмыслить, мы увидим, что чаще всего реальная жизнь не соответствует романной схеме, где основное действие движется по узкой колее причин и следствий. Каждый из нас находится на пересечении двух, трех, четырех, а порой и десятка нитей причинно-следственных связей, и за пределами этих нитей лежит еще целое множество объектов и явлений, которые тоже являются неотъемлемой частью нашей жизни. И по какому праву та или иная тема (персонаж, настроение, сюжетная линия) романа претендует на гегемонию в этой запутанной сети причин и следствий?

Как правило, из традиционного романа исключается все, что «не имеет значения». Но в мире, которым правит религия, не имеет значения наука, в мире, где над всеми живыми существами царствует человек, не имеет значения природа, в мире политики не имеет значения любовь, а в мире денег не имеет значения красота. Я подозреваю, что в действительности все объекты и явления, существующие в мире, абсолютно тождественны друг другу по своему значению, а маловажными и неинтересными они представляются нам лишь потому, что выбраковываются писателями и отторгаются читателями, у которых сложились свои представления о том, что имеет значение, а что нет. Очевидно, что наше понимание важного и маловажного не является чем-то врожденным и неизменным – как раз наоборот, на него влияет и минутная мода, и устоявшиеся практики, и тенденции культуры – зачастую это понимание формируется теми самыми романами, которые мы читаем. Иными словами, мы помогаем воспроизводству идеологии, прошитой в самой традиции нарратива.

Но память и воображение даны мне не только для воспроизведения традиции.

Поэтому меня так тянет выйти за пределы узкой сюжетной колеи, отвлечься на детали, которые поначалу могут показаться лишенными всякого значения: например, понаблюдать за случайным камнем, описать одинокую звезду, изучить ничем не примечательный дождливый день или во всех подробностях рассмотреть спину случайного незнакомца. Или хотя бы написать главу о дереве. В Мацяо, как я ее себе представляю, растет хотя бы одно большое дерево, и я должен вырастить это дерево – нет, даже два дерева – два больших клена на страницах моей рукописи и поселить в нижнем гуне Мацяо, на склоне горы позади дома дядюшки Ло. Один в высоту будет больше восьми чжанов[44], другой дорастет до шести чжанов, по дороге в Мацяо вы издалека увидите, как макушки бесовых кленов вонзаются в небо, деля его на отрезки.

Составить жизнеописания двух старых кленов – что может быть лучше.

Деревня без старого дерева похожа на дом без родителей или на голову без глаз – с какой стороны ни посмотри, такой деревне будто не хватает сердцевины. И сердцевиной Мацяо были два старых клена. Все мацяоские пащенята когда-то вдыхали шелест их листвы, с молоком матери вбирали пение цикад в их кронах и хотя бы однажды разглядывали пугающие картины в причудливых очертаниях наростов на их коре. Бесовы клены не нуждались в догляде, и в хорошие времена деревенские о них даже не вспоминали, а если и вспоминали, старались обходить стороной. Зато клены охотно принимали под свою сень людей одиноких, шелестом листвы омывали их тоску, и из россыпи серебра, просеянной сквозь густые кроны, которое то плясало под ногами, то разбегалось в разные стороны, то струилось по земле, то возвращалось к своему истоку, сотворяли ясные, безоблачные сны.

Уже не дознаться, кто и когда посадил эти клены, деревенские старики ничего толком не рассказывали. А бесовыми их прозвали много лет назад, когда весь лес на горе погиб от страшного пожара, и только два клена остались невредимы – им даже листьев не обожгло. С той поры деревенские взирали на бесовы клены со всё возрастающим трепетом, а легенды о них множились день ото дня. Рассказывали, будто узлы и наросты на их коре напоминают силуэты людей – в ненастную погоду силуэты вырастают сразу на несколько чи, но, завидев человека, принимают прежние размеры. Ма Мин рассказывал совсем уж невероятные вещи: будто бы однажды он прилег