Семен Романович хмурился. Он не поспевал за резвыми мыслями вундеркинда и не одобрял сомнительных метафор.

– Так вот вам способ сбить одним камнем двух птиц! – вскричал Питт. – Вы избавитесь от санкций и заселите Крым безо всяких расходов!

Он ссыпал табак обратно в коробочку и щедрым жестом протянул ее послу.

Воронцов посмотрел на табакерку, но брать табак повременил.

– Я не понимаю вашей аллегории.

– Англия подарит России несколько тысяч крепких, нестарых мужчин! И даже доставит их прямиком в Крым! Они поселятся на опустевших землях, будут их обрабатывать! Строить коттеджи, фермы и города! Мы дадим впридачу некоторое количество женщин детородного возраста! – воодушевленно воскликнул премьер-министр, подумав, что в женских тюрьмах тоже негде упасть яблоку, столько там накопилось воровок, мошенниц и попрошаек. – Вообразите дикую азиатскую степь. Или девственные горы, – поправился Питт, не очень твердо зная, каковы природные условия далекого полуострова, который, к тому же, кажется, географически относился не к Азии, но неважно, неважно. – Одним словом, пустыню, заселенную настоящими европейцами. Через несколько поколений край будет не узнать. Там пролягут шоссэйные дороги, заколосятся ухоженные нивы, возникнут цветущие селения!

Зачем же нам портить жизнь англичанам, даже если они перешли в подданство другого государства? А не будет британских санкций, сами собой отпадут и французские. Каков вам мой прожект? Я же говорил: со всех сторон одни выгоды.

«А возглавить переселение я поручу этому болвану лорду Мельбурну, – подумал он, подхваченный волной вдохновения. – По крайней мере перестанет пакостить мне в парламенте. Этот моллюск мечтает прославиться, вот пусть построит в Крыму город Мельбурн».

Марфа Ивановна начала поскуливать. Громкий, высокий голос ее нервировал.

– Плюс к тому мы не станем вводить санкции, – сладчайше улыбнулся премьер-министр.

Английский каторжник[57]

Посол молчал. Должно быть, не мог своим пожилым умом охватить всю красоту идеи. Питт терпеливо ждал. Когда человеку за сорок, нужно быть к нему снисходительным.

Семен Романович и в самом деле опешил. Уже сложившийся в голове план реляции канцлеру Безбородко рассыпался.

– Сами доставите? – переспросил Воронцов, пытаясь угадать, в чем тут подвох. Неужто Питт вознамерился сыграть в троянского коня и оттяпать у нас Крым, заселив его англичанами? Навряд ли. При всей своей заносчивости он не может считать нас до такой степени имбецилами. И на что Лондону какой-то полуостров? У них по всем морям островов с архипелагами без счету.

– Но ведь это Гераклов подвиг – уговорить всех этих людей, собрать их в одном месте, усадить на корабли… – говорил он тем временем вслух.

– А они уже собраны и даже рассажены по кораблям, – перебил англичанин. – Нужно только будет отремонтировать эти суда, чтобы они выдержали плаванье. И можете потом их не возвращать, – закончил он, подумав, что, если часть старых посудин по дороге потонет вместе со своим содержимым, невелика потеря.

Здесь у посла, который, несмотря на почтенные лета, еще не вполне утратил волатильность мозга, открылись глаза.

– Вы хотите сплавить нам – в буквальном смысле сплавить – каторжников из ваших речных тюрем?! – ахнул он. – Тех самых, о которых каждый день пишут газеты?

– Да. И что с того? В Крыму этим людям будет нечего красть и некого грабить, ergo им придется самим добывать хлеб, чтобы не издохнуть от голода. Каковы бы они ни были, но это истинные британцы. Упорство и привычка обустраивать жизнь у них в крови. Вам только надо будет некоторое время подержать у берегов эскадру, чтоб они не занялись пиратством. Море ведь у них тоже в крови.

Теперь про себя считал Воронцов. Потому что посол России никогда не должен терять достоинства – даже если глубоко оскорблен.

На счете «семьдесят восемь» Семен Романович достаточно собою овладел, чтобы заговорить ледяным, а не воспламененным голосом.

– Я читал, что вы пытались сторговаться с царьками африканской Гвинеи об обмене ваших каторжников на ихних негритянцев. Предлагали сначала голову за голову, потом по две белых головы за одну черную. Они вам отказали, так теперь вы решили попробовать по-иному?

Питт поморщился. Он не любил вспоминать ту историю. Идея сама по себе была гениальна. Черных рабов можно было бы переправить на Ямайку и Барбадос, казне вышла бы выгода. А заодно заткнулись бы парламентские краснобаи, осуждающие жестокую эксплуатацию черной расы белой. Вот вам, пожалуйста, равенство: белые англичане станут рабами у африканских лордов.

Вечная беда гения: слишком смелые идеи чересчур опережают свое время.

– Я нахожу в высшей степени странным предположение вашего превосходительства, будто Россия сочтет для себя возможным рассматривать подобную препозицию, – продолжал рассыпать ледяные узоры посол, да не сдержался, от обиды за поругание отечества перешел на шипение – кричать Воронцов не умел. – Да как вам могло прийти в голову, милостивый государь, что моя страна согласится стать помойкой для иностранных ядовитых отходов? Нам хватает собственного мусора, и мы посылаем его в другую сторону – в Сибирь. Вводите свои санкции, а мы в ответ введем контрсанкции против английских товаров! Продавайте ваши стальные иголки и ваше сукно в других местах!

Пес залаял, брызнув слюной на белый шелковый чулок премьер-министра. «Не знаешь, который из них скорее укусит, – подумал Питт. – Оба старые, безмозглые. Надо будет напрямую обратиться к принцу Потемкину. Все говорят, что решения в России принимает он».

– А станете апеллировать помимо меня прямо в Санкт-Петербург, – прежним, ровным тоном молвил Воронцов, нагнувшись и поглаживая Марфу Ивановну, чтоб успокоилась, – знайте, что государыня непременно запросит моего мнения, и я отвечу то же самое.

– Переубедить вас, я полагаю, невозможно, – вздохнул премьер-министр, сожалеюще глядя на бумера. – Что ж, не стану и пытаться. Позвольте тогда откланяться. Примите заверения в совершеннейшем к вам почтении.

– И в моем еще более того наипачем, – поклонился Воронцов.

«Старый квадратноголовый хрыч», – пробормотал по-английски гость, идя к двери.

– Наглый щенок, – сказал посол по-русски Марфе Ивановне.

Она поняла слово, вздохнула. Перед усталым от долгой жизни взором мелькнула сладостная картина, не столько зрительная, сколько обонятельно-осязательная. Сладкий младенческий запах, копошение мохнатых головок у живота, приятное потягивание в сосцах. Давно это было.