— Дался тебе Люк, — рычу я. — Я хочу сейчас, Майя, — повторяю я. — Пуллман у меня комфортабельный…

— Никто не жаловался? — хмыкает она. — Все довольны?

— Ну как-то так, — не чувствуя подвоха, соглашаюсь я.

— Я не все, — отрезает Майя, слегка похлопывая меня по руке. — Я твоя жена. Пусть на год, — шипит она. — Но если хочешь, чтобы все поверили в наш брак, то лучше забыть про быстрый перепихон в машине. Со мной или без меня. Тебе нельзя, Родя…

«Ну конечно! — фыркаю я. — Еще чернила на подписи не просохли, а моя женушка уже права качает. Задрать бы подол и взять то, что положено по закону, — внезапно решаю я и тут же сам себя останавливаю. — Смотри нарвешься, — предупреждает меня внутренний голос. — Эта стерва тебе оба глаза подобьет и даже не поморщится. И вообще, с фига ли в досье на Белецкую упущен такой значимый момент? — внутренне морщусь я и мысленно отмечаю этот прискорбный факт. — Налажали твои ребята, Приор, — усмехаюсь я недовольно и невидящим глазом пялюсь в окно. — Теперь бы точно узнать, где еще и что именно просмотрела моя служба безопасности…» — Я исподволь кошусь на Майю. Она застегнула платье и одернула подол. Сидит себе как неприступная крепость.

— Я потерплю, милая, — рычу я, накрывая ее руку своей. — Только ты потом вдвойне расплатишься…

— Непременно, — кивает она. Лицо, красивое и утонченное, остается непроницаемым. — Как скажешь, дорогой, — мурчит сладко и тут же замечает ровным холодным тоном: — Ты правда думаешь, что твой Хряк не причастен к покушению?

— Майя, дорогая, — улыбаюсь я снисходительно. — Люк обидится. Он еще не пришел в себя после твоих «лилипутов», а тут новое погоняло. У человека может возникнуть психологическая травма…

— Странно, — пожимает плечами жена. — Вепрь, кабан и хряк — это же почти одно и то же. Наоборот, должен обрадоваться, что его зачислили с тобой в один отряд животного мира.

— Мы с ним по жизни в одном отряде, — перевожу разговор и пристально смотрю в глаза жене. — Люк не мог. Приор тоже.

— Остаюсь я и этот твой Фигнищев, — морщится она. — Запри меня в доме, пока не разберешься, а сам лети в Лондон. Всем кроме Марины и Ольги скажешь, что мы уехали вместе. Ты голову проветришь, и я отдохну, — заявляет нахалка уверенно.

— Обойдешься, — рычу я, чувствуя, что нервы уже на пределе. Да и с фига ли лезть ко мне со своими дурацкими идеями? Я что, спрашивал? — Мы едем вместе, дорогая, — резко замечаю я. — Лично я подозреваю только Фигнищева. К тебе у меня на этот счет претензий нет.

— А к Люку? — Майя смотрит мне прямо в лицо. И я ловлю себя на мысли, что не могу отвести взгляда от медово-янтарных завораживающих глаз.

— Пойми, — стараюсь я говорить чуть помягче, — у Петьки таких возможностей до фига было. Он меня раненого через посадку тащил. Бросил бы, никто и слова бы не сказал, — бурчу я, инстинктивно дотрагиваясь до серповидного шрама, расположенного чуть ниже ребер.

— Когда это случилось? — не сдается Майя. — Ты был так же богат и знаменит?

— Нет, — мотаю головой я и хочу немного рассказать о том времени, как Майя перебивает меня:

— Ты сам все понимаешь, Родичка, — бросает она отрывисто. — Сам чувствуешь, что пахнет изменой.

— Как ты это определила? — удивляюсь я. — Умеешь читать по лицам?

— И это тоже, — хмыкает она. — Я тебе потом расскажу. В Лондоне, — бросает недовольно. А когда мой майбах Пуллман замирает около крыльца, быстро выходит, и не обращая внимания на прислугу, встречающую нас с хлебом-солью, стремится уйти в дом.

— Подожди, — хватаю ее за локоть. — Люди старались…

— Ну ты же сам просил идти сразу в спальню, — громко заявляет моя новоявленная супруга. Стерва!

Народ вокруг начинает смеяться, но, видя мое перекошенное лицо, быстро смолкает. Марина с караваем торжественно выходит вперед. Это, конечно, лишнее, но обидеть домработницу я не могу. Человек старался, хотел как лучше. И держа Майю под локоток, подхожу к немного растерянной женщине. Отламываю кусочек хлеба, макаю в соль. Майя повторяет то же самое. И я вижу, как тонкие наманикюренные пальчики отщипывают малюсенький кусочек и тут же без всякой соли отправляют его в рот.

— Моя любимая долго жила в Америке, — сообщаю я присутствующим всем известную новость. — Успела подзабыть наши обычаи. Правда, милая?

— Конечно, любимый, — мурчит Маечка и, взяв меня под руку, степенно поднимается по ступенькам.

— А в дом внести, Родион Александрович? — ухает рядом Ольга.

Я молча киваю и, плотоядно улыбнувшись, подхватываю жену на руки.

— Обед через час, — рычу я на ходу. — Люк, позвони Приору, пусть подтягивается… — обернувшись вполоборота, отдаю я указание Петьке и, поднявшись в спальню, бережно опускаю Майю на постель.

— Ты красивая, — шепчу я, становясь рядом на колени. — Какая же ты красивая, — улыбаясь провожу ладонью по ноге в тонком чулке и поднимаюсь выше. — Только почему же у тебя характер такой отвратительный, девочка? — бормочу чуть слышно. — Прям как у гадюки…

— Мы, ядовитые змеи, не съедобны, — фыркает она, приподнимаясь на локте. — Иди ко мне, Родичка, — шепчет с жаром. И мне кажется, что в ее голосе слышится дрожь. В один миг я оказываюсь рядом. Двумя пальцами приподнимаю подбородок и заглядываю в лицо. Так и есть! Слезы!

— Ты плакать собралась или заниматься любовью? — криво усмехаюсь я. — Или по старинному совету решила пореветь перед брачной ночью?

— Идиот, — фыркает она. — Нас чуть не убили сегодня… И если бы не моя интуиция, то сейчас бы генетики пытались определить, где твои руки-ноги, а где мои. По кучкам бы раскладывали…

— Все обошлось, — морщусь я. — Фигня облажался, а мы будем впредь настороже. Пока в Лондон съездим, тут все утрясется, — отмахиваюсь я, в который раз за сегодня расстегивая дурацкое платье. Провожу рукой по глубокой ложбинке и будто мальчишка устремляюсь к заветной цели. Рычу, вытаскивая из петель пуговицы, и, не совладав с собой, дергаю полы платья в разные стороны. Золотые «пятачки» разлетаются по комнате, а Майя, еле сдерживая смех, предстает передо мной в самом соблазнительном виде. Полупрозрачное белье почти ничего не скрывает. Наоборот, искушает и манит. Но мне некогда любоваться кружавчиками и вышивкой. Я провожу языком по животу распластавшейся подо мной женщины и привычным движением сдираю зубами тонкие шелковые трусики. Откидываю лоскутик в сторону и вновь нависаю над Майей. Жаркой и невероятно греховной. На автомате завожу руки ей за спину, собираясь расстегнуть лифон и тоже выбросить вон. Но вместо обычной застежки мои пальцы скользят по гладкой полоске ткани. Растерянно смотрю на Майю, перевожу взгляд на замысловатый кружевной цветок, примостившийся между двумя упругими полушариями, и снова недоуменно пялюсь на жену.

— Помоги мне, — рявкаю, будто только сорвался с цепи.

— Ну что же ты, Родичка, — воркует Майя, явно потешаясь, и, поддев снизу кружево цветка, расстегивает бюстгальтер. — Все же просто, малыш, — улыбается она, кайфуя от моего шалого вида.