– Танатос, – вырывается у меня нечто среднее между всхлипом и вздохом.

Я безошибочно чувствую мгновение, когда он замечает меня. Тело его каменеет.

Крылья за его спиной складываются с хлопком. Он сходит с балки и прыгает с крыши вниз. Падает камнем, но перед приземлением крылья распахиваются, замедляя движение, так что на последних футах он плавно парит.

Мелкие камушки разлетаются при его приземлении на груду обломков, и он снова складывает крылья за спиной.

Всадник продвигается ко мне по обломкам, в тусклом свете поблескивают латы. Остановившись на полпути, он смотрит на меня. Вглядывается в мое лицо, потом в лохмотья, оставшиеся от одежды, и в те места на теле, где моя плоть еще не до конца зажила. Наконец, его глаза останавливаются на торчащем из моего живота штыре.

– Лазария. – Смерть в два прыжка оказывается рядом со мной. Опускается на колени, снова изучает мои раны. – О, проклятье!..

– Не знала, что ангелы чертыхаются, – говорю я, с трудом ворочая языком.

Он все еще не отрывает от меня глаз, как будто не может взять в толк, что произошло.

– Давно ты здесь? – спрашивает он.

Но он же знает. Должен знать. Стержень, торчащий из меня, говорит сам за себя.

– С тех пор, как ты меня выронил. – Теперь можно не кричать, и я еле слышно шепчу.

– С тех пор, как я… – Он заглядывает мне в глаза, и я вижу на его лице ужас. Он снова чертыхается. – Ты была здесь все это время?!

Прикрыв глаза, я киваю.

И слышу его страдальческий стон.

Открываю глаза.

Он гладит меня по лицу, скользит по скуле большим пальцем.

– Я решила, что такой выход тебя вполне устроил, – лепечу я.

Мука, исказившая его лицо, не менее сильна, пожалуй, чем моя.

– Я не горжусь своей жестокостью. – Танатос не отрывает взгляда от ржавого штыря. – Я искал тебя. Я… – Он замолкает и отводит глаза. – Я был переполнен тревогой. Это зрелище – как ты падаешь вниз, выскользнув из моих рук, – не оставляло меня все эти дни.

– Перестань, – прошу я.

Не хочу это слышать. Думала, что нет ничего больнее, чем перспектива остаться здесь навсегда, если Смерть меня бросит, но я ошибалась. Между нами существует негласное соглашение, по которому мы враждуем друг с другом, и я не готова к переменам.

Он задумчиво исследует толстый железный стержень. Добрых три фута его торчат из моего тела.

Смерть легко поднимается и обходит меня, изучая картину со всех сторон. Наконец он снова припадает на одно колено и обеими руками хватается за эту штуку.

– Крепись, Лазария, – бросает он.

А потом сгибает железку. Уступая мощи всадника, металл в его руках скрежещет, бередя мою рану.

Кусаю губы, с трудом удерживая рвущийся из горла крик.

Последний взвизг металла, и стержень разламывается. Длинную часть Смерть отшвыривает в сторону. Штырь падает довольно далеко, и эхо от его падения долго кружит над нами.

Невольно я ловлю себя на том, что восхищаюсь сверхъестественной силой всадника. Сколько раз я пыталась сделать с этой железкой хоть что-нибудь…

А Смерть смотрит на меня и снова хмурится.

– Что еще? – сиплю я.

– Мне придется тебя поднять, Лази. – Он называет меня уменьшительным именем, как будто мы с ним друзья.

Все внутри замирает от ужаса. Я всегда считала себя выносливой и терпеливой, но сейчас, после бесконечных дней боли, переменила мнение.

Однако мне необходимо вырваться из этого плена, освободиться.

Плотно зажмурившись, киваю.

– Давай, – говорю вслух, открыв глаза.

Смерть придвигается ко мне вплотную, подсовывает руки под мою спину. Даже этих осторожных движений достаточно, чтобы у меня вырвался вскрик.

Боже, а вот сейчас будет реально больно.

Танатос медлит.

– Ты справишься? – спрашивает он.

Я глубоко дышу через нос.

– Подожди, дай мне минутку.

Всадник ждет. Он все так же держит руки под моей спиной, но не шевелится.

А я, пытаясь успокоиться, начинаю разглядывать рисунки, отчеканенные на его нагруднике. Там змеи и надгробия, яйца и какие-то когтистые существа, спирали и похоронные процессии – одно изображение перетекает в другое. Я впиваюсь глазами в металлический панцирь, прикрывающий сердце Танатоса. На нем женщина, замершая в тесных объятиях скелета. Как раз в тот миг, как я собираюсь протянуть руку и потрогать ее, Смерть рывком поднимает меня.

Я не могу удержать страшный крик, потому что боль ослепительна, убийственна.

Но стержня больше нет, и я свободна.

Смерть тяжело опускается на землю, прижимая меня к себе.

Я отворачиваю голову, потому что меня сотрясают судорожные позывы к рвоте. Постепенно эти конвульсии, похожие на предсмертную агонию, переходят в рыдания, но и они не могут утихомирить невыносимую муку. Я на свободе, но тело мое разрушено.

Все разрывается от ужасной боли.

– Я нашел тебя, Лазария, моя Лазария, – бормочет Танатос.

В это мгновение слова его странным образом утешают и успокаивают. Я поворачиваю голову к нему и снова плачу, теперь уткнувшись лицом в его серебряный нагрудник.

Всадник нежно прижимает меня к себе, баюкая.

– Больно, – с трудом выговариваю я сквозь рыдания. Довольно странно жаловаться собственному недругу, тому, кто столько раз и сам причинял мне боль и страдания. Еще более странно то, что он держит меня так бережно, утешая.

Впрочем, он, кажется, не против, и вот это, пожалуй, удивительнее всего.

Смерть гладит меня по щеке, ладонь у него теплая. Почему-то именно этот жест разом заставляет меня очнуться – слезливости и постыдной жалости к себе как не бывало.

Я пытаюсь отодвинуться.

– Лежи смирно, – командует он, и, непонятно почему, я подчиняюсь.

Он изучает меня серьезно и печально. Не отрывая глаз, глубоко вздыхает.

Мне неуютно под его внимательным взором, но я не успеваю шелохнуться, как вдруг чувствую, что по коже бегут мурашки, будто меня щекочут. Хочется почесаться, вскочить, поменять позу. В животе – там, где у меня жуткая дыра, – разливается тепло и… то же ощущение щекотки.

– Что ты делаешь? – тихо, на вдохе спрашиваю я.

– Исцеляю тебя.

Исцеляет?

– Разве ты можешь лечить? – искренне удивляюсь я, пытаясь отвлечься от хлынувшего на меня потока новых ощущений. Я была уверена, что он способен только убивать.

Хотя лицо его торжественно и мрачно, как всегда, в устремленных на меня глазах я, кажется, замечаю улыбку.

– Я многое умею, Лазария.

Но почему Смерти дана сила исцелять? И, кстати…

– Почему ты исцеляешь меня?

Он не отвечает, только крепче стискивает зубы и сосредотачивается на моем животе.

А я снова замечаю ту странную парочку на его доспехах. На этот раз у меня получается вытянуть руку и коснуться пальцем