Танатос опускает взгляд на мой палец.

– Смерть и жизнь, сплетенные в вечном объятии, – поясняет он.

– Они похожи на любовников, – шепчу я.

– Они и есть любовники. – Он заглядывает мне в глаза и, клянусь, видит меня насквозь, до самой сердцевины.

Незаметно сглотнув, я отнимаю руку. Его же пальцы продолжают гладить меня по щеке, и теперь я реально ощущаю, как под его касаниями стягивается израненная плоть.

– Что ты со мной сделаешь? – вырывается у меня. – Когда вылечишь?

Он еще чуть крепче сжимает зубы.

– Я почитаю тебя, Лазария. – Его огненные глаза впиваются в меня. – С самого первого раза, как ты явилась передо мной, я почитаю тебя. Мне понятно, что значит ставить долг превыше всего.

Его лицо меняется, но в глазах все так же полыхает пламя.

– Но все изменилось.

– О чем ты вообще говоришь? – ершусь я, не обращая внимания на теплое, щекочущее чувство под кожей – всадник продолжает исцелять мои бесчисленные раны.

Он отнимает руку от моей щеки и кладет палец мне на губы.

– Уверен, что ты и сама понимаешь.

«Я хочу раствориться, потеряться в тебе», – кажется, говорят его глаза.

– Я не пойду с тобой, – прерывисто вздохнув, заявляю я.

– О нет, ты пойдешь.

Я задумчиво разглядываю его еще с минуту, а потом вдруг вырываюсь прочь из его исцеляющих объятий. И самое интересное, что, несмотря на свои слова, всадник отпускает меня.

Я сдерживаюсь, чтобы не выругаться, почувствовав, как сильно все до сих пор болит.

Кое-как ковыляю на непослушных ногах.

Глаза Смерти буквально прожигают меня даже на расстоянии.

– Ты еще нездорова, – мягко замечает он. – Ранена, слаба и жаждешь моих прикосновений.

– Нет, – выдыхаю я еле слышно.

Медленно, не отрывая от меня взгляда, Танатос встает. Никогда раньше он не смотрел на меня так пылко. Ни тогда, когда ранил меня, ни тогда, когда убивал, ни даже тогда, когда я проделывала то же самое с ним.

Нет, этот свет в его глазах вызван другим, более глубоким чувством, чем гнев.

– Вернись… кисмет. Позволь мне исцелить твои раны и утолить боль.

То, как гортанно он произносит это «кисмет»… Я больше не думаю о своих травмах.

Отчаянно мотаю головой и пячусь.

Смерть широко раскрывает крылья. Он делает один шаг ко мне – и это выглядит зловеще, да и выражение его лица не предвещает ничего хорошего.

Это вынуждает меня, резко развернувшись, пуститься бежать. Раньше я уже удирала от всадника, и сегодня смогу.

Вот только сегодня все по-другому.

Спотыкаясь, я не бегу, а ползу по грудам мусора, задыхаясь от боли, но все-таки в итоге выбираюсь из этого наполовину обрушенного дома.

Прижимая руку к животу, оборачиваюсь, чтобы посмотреть на многоэтажный остов, и в тот же момент Танатос появляется в зияющем оконном проеме высоко надо мной. Осколки стекла, застрявшие в раме, хрустят под подошвами его сапог. Секунда – и он шагает в пустоту. Крылья за спиной хлопают.

Он опускается на землю бесшумно, все так же не спуская с меня глаз.

Тем временем я, прихрамывая, отступаю. Сердце заходится, потому что это все тот же взгляд.

– Танатос, что ты делаешь? – Каких-то пять минут назад всадник был до боли добрым и заботливым. Сейчас он кажется одержимым.

– Довольно этих игр, Лазария. – Он приближается ко мне, и гримаса на его лице заставляет меня вздрогнуть.

Игр? Ровным счетом ничего из происходящего не напоминает мне игру. Только за последнюю неделю я столько раз умирала.

Я упорно пячусь, стараясь сохранять между нами хоть какое-то расстояние.

– Лучше не приближайся, – прошу я.

– Не приближаться? – Смерть кривит рот в усмешке. – Но я полагал, что тебя влечет ко мне. Все эти месяцы ты ходишь за мной по пятам. – Он широко, как для объятия, раскидывает руки. – Смотри, я здесь.

Я долго таращусь на него, чувствуя, что окончательно повредилась в уме.

Все между нами должно быть не так, все идет не по сценарию.

Недобро щуря глаза, Танатос опускает руки.

– Ты совершила ошибку, Лазария, – назидательно говорит он, шагая между тем ко мне. – Ты ошиблась, когда вообразила, что это ты за мной охотишься. А тебе ни разу не пришло в голову, что на самом деле это я мог следить за тобой? Что все время, все это время я мог заманивать тебя, изучая и узнавая твой образ мыслей?

Я продолжаю пятиться, в груди бухает обезумевшее сердце.

– Почему, как тебе кажется, я путешествую именно так? – продолжает он. – Ведь медленно выписывать зигзаги по твоей стране вряд ли проще, чем проскакать по ней напрямик.

Сердце ускоряет свой бег. Меня всегда это удивляло, но теперь, получив ответ, я обнаруживаю, что мне он совсем не нравится.

– Но ты всегда так передвигался, с самого начала, – протестую я.

– Во мне есть… противоречивые побуждения, кисмет, – признается он, делая еще шаг вперед.

Я мотаю головой: что за чушь, то, о чем он говорит, нелепо.

– В первый раз, когда мы встретились, ты бежал от меня, – настаиваю я. Я точно знаю, так все и было.

– Я бежал от неодолимого влечения, которое испытываю к тебе. – И еще один шаг. Он ни на миг не отрывает от меня взгляда, – Ну, что же ты, – продолжает он. – Спроси у меня, что это за влечение.

Не дождавшись моего ответа, Смерть продолжает.

– Взять тебя стало моим желанием с того самого мгновения, как ты впервые попала мне на глаза, – говорит он. – И это было первое гуманное побуждение, бросившее вызов моей потребности убивать.

Я все отступаю, потому что он медленно и неотвратимо надвигается на меня.

– На свою беду, я слишком наслаждаюсь нашими встречами, – добавляет он. – Но теперь я решил – хватит играть.

Мне надо поскорее отсюда выбраться.

И я медленно трушу прочь, прижимая ладонь к животу, пытаясь хоть как-то заглушить дергающую боль в ране.

– Ты надеешься убежать от меня, Лазария? – кричит мне вслед всадник. – Ты, смертная женщина, от меня, смерти воплощенной?

– Да! – кричу я.

Ну а что, он же сам спросил.

Танатос смеется мне в спину. От этого звука меня пробирает озноб.

– Все пытаются от меня скрыться, – продолжает он, – все. Но перехитрить меня не может никто, даже ты.

С трусцы перехожу на бег, и бегу все быстрее с каждым шагом.

– Что ж, беги, моя кисмет, я даже дам тебе хорошую фору. Но не заблуждайся: я поймаю тебя. Твое время на исходе.

Глава 19

Сан-Антонио, Техас

Январь, год Всадников двадцать седьмой

Трудно сказать, сколько раз за последние три