Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закончив процедуру и небрежно сунув мне рулон с бумажными салфетками, женщина все так же без эмоций и комментариев вышла из комнаты. Я села на край кушетки и закрыла лицо руками.
Дура, Алена… Решила переиграть дъявола, а в итоге угодила в самое пекло ада… Прояви я гибкость, как советовала Ирка, могла бы сейчас как минимум не сидеть здесь, чувствуя себя живым сосудом, хотя… Кто сказал, что если бы я прогнулась перед Тигром, это дало бы мне избавление от такой участи? В этом и была вся парадоксальность ситуации- Даниэль не раз не предложил мне нечто более конкретное и осязаемое, чем свой твердый член, упирающийся в мой живот. Усмехнулась себе под нос.
Прекрасно, Алена. Хотя бы ты еще в состоянии сохранять осколки сарказма перед лицом бесславного конца… Интересно, на том свете остроумие ценятся? Или все будет зависеть, к кому именно я попаду… Про рай, конечно, не мечтала. Речь шла о щедрых просторах ада. Сколько там было его кругов у Данте? Девять?
На самом деле, не смешно… Если бы не мудак Али и его гребанная поездка в Ливан… С силой сжала руки в кулаки, в очередной раз осознавая, как же я все-таки безнадежно влипла, но не успела вдоволь «насладиться» своей злостью, потому что в комнату снова зашла та самая женщина.
Мы снова куда-то шли, снова плутали по обшарпанным коридорам, но наружу, обратно так и не выбрались, что не могло меня не насторожить еще больше. Видимо, все-таки моя судьба решится быстрее, чем я наивно рассчитывала. Проследовали в новую комнату, внешне сразу мне напомнившую палату. Пять кроватей, из которых три были заняты. Двое детей, одна средних лет женщина. Все они одеты так же, как и я- в белый брючный костюм с просторной кофтой из мятой хлопчато-бумажной ткани…
Женщина-доктор молча указала мне на пустующую кровать и тут же развернулась на выход. А я, конечно же, сразу поняла, куда меня привели и что меня ожидало дальше…
С тех пор, как я оказалась в «санитарной части», как я про себя прозвала это место, прошло больше суток. Моими соседями по койке оказалась семья, вернее, то, что от нее осталось. Муж Нурин- простой учительницы начальных классов из лагеря палестинских беженцев на юге Ливана- погиб в результате очередного теракта на пятничном рынке (прим. — в мусульманских сообществах в пятницу, главный выходной день, организуются рынки выходного дня). Сама она попала в плен к Удаву, когда переезжала в другой лагерь, где жила ее семья- отец и мать. Из двоих детей, находившихся сейчас с ней, только один был родным. Второй малыш оказался сиротой, просто пристроился к ней, ища защиту, еще в лагере.
Именно этот чужой мальчик, Умар, и был причиной их нахождения здесь. Когда на рассвете, как пришли результаты анализов после рутинного чек-апа, за ним пришли, она начала умолять взять ее с ним, не бросать… Так эта уставшая от тяжелой жизни, выглядящая намного старше своих сорока лет женщина оказалась в санитарной части, вынужденно прихватив с собой и родного ребенка.
Смотрела на них- и мое сердце проявляло какую-то странную, совершенно не свойственную ему активность. Иногда так бывает в жизни. Твой путь пересекается с кем-то, кто тебе совершенно чужд и неинтересен. Вынужденно пересекается. Так было со мной и этой женщиной, к которой бы при любом другом раскладе я отнеслась либо как к пустому месту, либо с презрительным высокомерием, а сейчас я невольно восхищалась ею. Ни кем в жизни не восхищалась, а ею вот восхищалась. Сколько таких изможденных палестинок, сириек, ливанок, иракчанок в дешевой консервативной одежде, с закрытыми пыльными хиджабами, страдальческими лицами попадались на моем пути… Но я никогда не думала вникать в их истории, размышлять о них как о личностях со своими драмами и трагедиями… А теперь, разделяя страх перед неизвестностью и жестокостью наших пленителей, я вдруг осознала, что Нурин одним поступком, возможно, проявила больше благородства, чем я за всю свою жизнь… Пойти сюда, в место, откуда не выходят целыми из-за чужого, прибившегося к тебе, подобно банному листу, мальчика… Удивительно. Шокирующе. Непонятно. Я не хотела вглядываться и вдумываться в эту мораль, она заставляла меня стыдливо отводить глаза. Но все равно, не могла уйти от мучающих меня мыслей. Тяжело уходить от правды, когда она перед твоими глазами.
К утру следующего дня в комнату вошла молчаливая женщина в белом халате и указала пальцем на меня. Я последовала за ней, глуша подступающую к горлу панику, поймав в мимолетно брошенном на Нурин взгляде встречное беспокойство. Общие страдания сближают людей. За все время пребывания вместе мы не много разговаривали, но она стала мне близкой.
Я оказалась в большой белой комнате с несколькими кушетками и медицинскими креслами. Мне велено было занять одно из таких. Не прошло и пары минут, как доктор взяла мою руку, начала внимательно рассматривать мои вены, после чего без особых церемоний и нежностей со всей дури вколола мне в руку иголку. По тонкой пластиковой трубочке потекла красная жидкость. Кровь, они брали у меня кровь. И не на анализы. Подняла голову, чувствуя черную рябь перед глазами и увидела свисающий сверху контейнер…
Это продолжалось несколько раз за день. Мне казалось, они собираются выкачать из меня всё. Когда за мной пришли в третий раз, поняла, что идти сама уже не могу. Докторша тоже увидела мое состояние, недовольно цыкнула себе под нос. Подошла ко мне, все так же молча протянув пластиковую бутылку с оказавшейся на вкус гадкой, приторно-сладкой жидкостью— разведенным в воде сахаром, видимо, призванным повысить глюкозу и придать мне хоть немного сил. Но приходить в себя особо времени мне не дали, пусть я, давясь и перебарывая рвотные позывы, осушила гадкий стакан до дна. На пороге тут же появились двое амбалов, в одном из которых я узнала охранника Удава. Потащили меня обратно в процедурную под руки. Единственное, чего мне сейчас хотелось- отключиться и забыться. Просто не думать, просто не анализировать… Наверное, все дело в слабости, от которой по телу разливались страшные холод и
