Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ромка опять ударил кулаком по столу. Кровь из руки потекла сильнее, из набежавшей на стол лужицы закапала на пол. Аглая не выдержала:
— Ромка, да что ты творишь?! — и кинулась к нему.
— Не приближайся ко мне!!! — Он вскинул голову. А когда Аглая, подхватив чистое полотенце, все же попыталась его перевязать, оттолкнул ее, и она все-таки упала. Ударилась, порезалась о валяющиеся на полу осколки, которые сама же туда и смахнула. А живот, и без того горящий, резануло болью так, что Аглая вскрикнула.
— Айка!.. — Ромка как будто протрезвел на мгновение.
Но теперь уже Аглая, вскочив, выкрикнула:
— Да иди ты! Скотина! — и со слезами убежала к себе в комнату.
Когда, выплеснув на отчаяние все свои силы, Ромка наконец-то затих и засопел, уткнувшись лицом в кровавую лужицу на столе, Аглая тоже успела выплакаться в своей комнате и прокралась на кухню, но не стала его тормошить. Только проверила, чтобы коляска стояла на обоих тормозах — и все. Значит, не упадет. Кровь остановилась. Ну а то, что руки могут затечь — это не самое страшное. Главное, пусть поспит. Она и сама, наскоро смыв с лица слезы, в изнеможении упала на кровать. Так извелась, что даже забыла про свой живот. Правда, он тотчас же напомнил ей о себе. Охнув от боли, Аглая перевернулась на спину. И долго еще лежала без сна, ловя чутким ухом каждый шорох на кухне и глотая слезы, которые не успевали стекать по щекам на подушку. Она и сама не понимала, откуда у нее брались силы все это пережить: и смерть Алки, и эти бои, перед которыми — чего греха таить! — было очень страшно, и нынешний уклад ее жизни, и мучительные метания брата, и его срывы… Не такие, как сегодня, но все же… Аглая была сильным человеком, она и сама это знала. Но сильный человек — это не тот, кто менее остро чувствует, а тот, кто просто дает своим чувствам меньше воли. Но как трудно бывает их порой обуздать! И, вопреки всему, подниматься и идти, когда мучительно хочется упасть и зарыться головой в подушку…
Изможденная, опустошенная переживаниями, Аглая в конце концов уснула, но даже во сне ее не оставляло тягостное чувство, что все в ее жизни идет не так и надо ее менять коренным образом. А это невозможно…
Проснулась Аглая утром от звона посуды на кухне. Поднялась, накинула на себя халат, вышла посмотреть, чем там с утра занимается брат.
Хмурый и опухший, весь в засохшей крови, он составил в раковину посуду со стола и оттер его начисто. Теперь же пытался отмыть кровь, что засохла на самой посуде.
— Осторожно, Айка, стекла тут, — услышав, как вошла сестра, сразу предупредил Роман, поскольку знал, что она часто ходит босиком.
Осколки разбитой стопки валялись на полу. Кое-что Ромка ухитрился смести, но самая мелочь осталась.
— Колесо проколол, — заметила Аглая, едва взглянув на его каталку. Потом перевела взгляд выше и ахнула:
— Ромка, ну что, обязательно это мытье затевать с порезанной рукой?!
— Плевать! — огрызнулся он, даже не взглянув на нее.
— Слушай, прекращай! — Аглая схватила его за руки. — Отъезжай, давай я все домою. У меня хоть, по крайней мере, ладони целы.
— Ладони? — Ромка взглянул на предплечье сестры, на котором запекся порез, появление которого она на сей раз могла бы объяснить следователю очень легко. И вскинул взгляд к ее лицу: — Айка, это что, я тебя так вчера?! Айка… Прости!
— Забудь, — отмахнулась она. — А что касается Алки… я не могла и не хотела тебе о ней говорить. Пусть не для меня, но хотя бы для тебя она пока оставалась живой. И осталась бы, если бы не этот чертов следак с его языком.
— Насчет следака, Айка… — Ромка вдруг напрягся. — То, что я узнал от него… нам с тобой надо серьезно поговорить.
— Только не сейчас, — отрезала Аглая. — Будет для этого более подходящее время.
Он как будто хотел ей возразить, но потом сник и согласился:
— Как скажешь. Рука сильно болит? Айка, прости, я в самом деле не хотел!
Ему, как и Аглае, было гораздо легче видеть собственную кровь. Чувствуя настроение брата, она обняла его за плечи.
— Айка. — Он уронил в раковину недомытое блюдце, прижался лбом к краю мойки. — Я тебе всю жизнь испоганил.
— Я же сказала: забудь! За неделю заживет!
— Да что забыть, Айка? Сегодняшнее? Или то, что вот уже три года я у тебя на шее вишу? И просвета никакого не видно? Или то, сколько я из тебя сил вытянул? Думаешь, я не понимаю? У тебя же из-за меня нет никакой личной жизни! Разве что урывками, по пути с работы домой? А ведь если бы у тебя реально появился парень, ты бы наверняка постеснялась его к нам привести. И к нему бы не ушла, потому что меня не решилась бы бросить. И сколько вот так ты со мной собираешься нянчиться? Год? Два? Всю жизнь? Я не только сам иду ко дну, Айка, я и тебя тяну за собой в этот омут.
— Размечтался! — Аглая с силой стиснула пальцы на его плечах. — Я не из тех, кого так просто можно утянуть. И тебе не позволю опуститься! Сделаем мы тебе операцию! Надо только немного подождать!
— Не верю я в это, Айка, — устало выдохнул он.
— А ты верь! И возьми себя в руки! Чтобы не спиться к тому времени, когда у тебя появится реальный шанс реабилитироваться. Я добьюсь этого! Добьюсь, слышишь? Ты только продержись. И перестань изводить себя идиотскими мыслями. Вовсе ты у меня на шее не висишь. Ты же почти все ухитряешься делать по дому сам. В твоем положении это настоящий подвиг.
— Подвиг! — горько усмехнулся Ромка. — А я герой! Потому что сам себя обслуживаю. Делаю приблизительно половину того, что каждый ежедневно сделал бы мимоходом, даже не задумываясь.
— Ты не сдался и лапки не свесил. И я тебя за это уважаю даже больше, чем прежде. И очень тебя люблю. Разве я бы так старалась, будь оно иначе? Да во всем мире с его миллиардами населения нас с тобой только двое, родных и нужных друг другу людей. Я нужна тебе. А ты — мне, хотя бы потому, что всем остальным миллиардам я глубоко до лампочки. Никто, кроме тебя, не спросит, устала ли я на работе и чем расстроена. Никто не пожалеет, кроме тебя. Ты это понимаешь?
Ромка лишь тяжело вздохнул в ответ. Но очередной приступ самобичевания, похоже, миновал. Что будет дальше — неизвестно, ведь с Аллочкиной гибелью Ромка не смирится просто так и с ней, с сестрой, хотел о чем-то поговорить. Разговор будет наверняка непростой. Да еще следователь, будь он неладен, нарисуется снова в ближайшее время, хорошо, если уже не сегодня… Но пока, как после выдержанного боя, у Аглаи появилась передышка.
— Поехали! — скомандовала она брату — Тебе искупаться надо, ты весь в засохшей крови. А потом руку перевяжу.
11
Михайлов Аглае позвонил тем же вечером, но, вопреки ее опасениям, не стал настаивать на срочной встрече, просто осведомился, как у нее идут дела. И на время оставил ее в покое. Наверное, потому что и без Аглаи ему было с кем поговорить. Она задумалась. Проследив, кому со своего телефона звонил шеф накануне боев, следователь наверняка вышел на остальных девушек-«гладиаторш». Интересно, шефу об этом известно или нет? И что они Михайлову наговорят? Если у шефа в прокуратуре и в самом деле есть осведомитель, то он, конечно, уже в курсе событий. Знает в том числе и про то, что Аглаю вызывали к следователю в кабинет. Не вообразил бы шеф, что это она наболтала там лишнего. Предупредить бы его насчет телефонов! Мол, и сама молчу, и для вас информацию собираю. А если он ничего не знает, то тем более стоит предупредить о том, как близко подобралось следствие к их «тотализатору». Пусть сменит «симку», пусть подготовит к неожиданным визитам девиц. Но как это сделать? Ведь звонить шефу нельзя, звонки на его номер теперь отслеживаются. И если Михайлов узнает, что шефу с Аглаиного номера поступил вызов, то сразу сообразит, зачем она звонила.