— В «Парусе»? А ты хоть знаешь, где он находится-то? — саркастически осведомился Ромка, глядя на Гену исподлобья.

— Конечно, — не поддаваясь на провокацию, простодушно кивнул тот. — На набережной. Если точнее, то улица Горная. Сегодня к Айке там один тип привязался, пришлось ему морду расквасить, а ее я потом вызвался проводить, на всякий случай. Ты это… если мешаю, я уйду.

— Нет, — сдался Ромка, — не мешаешь. Останься, поужинай с нами. Айка, — оглянулся он на сестру.

— Айка сегодня и так устала, я сам. — Гена шагнул на кухню со своими пакетами. Сноровисто, как опытный холостяк, накрыл на стол: разложил по блюдцам разнообразную нарезку, хлеб, селедку, а в центр водрузил бутылку водки. Аглая, в свою очередь, разогрела вытащенные из холодильника голубцы, налила компот, посыпала селедку луком, поставила стопки.

— Привычка, брат, в кафе ведь трудимся, — улыбнулся Гена.

«Ну, артист!» — поразилась Аглая, садясь за стол.

Закусив после первой стопки, Ромка вскинул на Гену все еще не слишком доверчивый взгляд:

— Ну, рассказывай, как там работается, в вашем кафе.

— Вот только здесь еще о нем не хватало! — отмахнулся Гена. — За день надоело! Что, интереснее тем не найдем? Я вот, например, на днях себе новый мотоцикл купил…

Слушая его, Аглая лишь гадала: правда купил? Или интуитивно выбрал эту тему? Нет, судя по техническим характеристикам, которыми Гена так и сыпал, это похоже на правду. Но как удачно из всех тем для разговора он выбрал именно ту, которой Ромка мог увлечься всерьез! Где-то в районе полуночи Аглая стала им не нужна. Точнее, постепенно хмелеющие мужчины про нее как будто забыли, наперебой рассказывая друг другу всевозможные байкерские истории и легенды. Выяснилось, что и общие знакомые у них есть в этой среде. И когда уставшая за день Аглая решилась их покинуть, чтобы лечь спать, они лишь кивнули ей, едва оторвавшись от разговора. Из своей комнаты, специально неплотно прикрыв дверь, Аглая с затаенной радостью прислушивалась к тому, как Ромка предавался воспоминаниям, будто грезил наяву, совершенно забыв о своей инвалидной коляске. Но нет, так ей только казалось. Не забыл. После очередного звона стопок он вдруг вздохнул, обращаясь к Гене:

— Да, был я когда-то человеком… Даже вспомнить приятно.

— Что значит «был», брат? — возмутился Гена. — Ты это прекращай. У нас в городе, если хочешь знать, один байкер сейчас ездит без ног. Правда, не сам, а с корешом на одном мотоцикле. Ну, и осталось у него, конечно, побольше твоего, но ведь и тебе можно сделать какую-то операцию, Айка говорила.

— Сестра тешит себя мечтами, как ребенок. Да ребенок она и есть. А что до всех этих фондов, так в наше время даже маленьким детям не всегда удается наскрести на лечение, что уж о взрослых говорить…

— Ну, этих подробностей я не знаю. Однако ты… это… прекращай хандрить. Поверь, есть вещи и пострашнее, чем остаться без ног. Вот ты, например, что бы делал, если б у тебя в твоем положении еще и Айки не было? Или крыши над головой?

— Намылил бы преспокойно веревку. А то как раз из-за Айки до сих пор все никак и не соберусь.

— И не думай. Суицид последнее дело, брат. Я когда-то пробовал. Уже и узел завязал. Нет, это не выход. Я передумал. А был в ситуации похуже твоей. Я думаю, что похуже. По крайней мере, ноги бы тогда без спора отдал, лишь бы все исправить.

До навострившей ушки Аглаи снова донесся звон стопок. Спать ей расхотелось. Гена? В петлю? О чем это он? Или снова играет спектакль для Ромки? Нет, как-то не похоже. Слишком уж с большим трудом дались Гене следующие слова:

— Ты знаешь, у меня тоже сестренка когда-то была. Только она одна, больше никого. Бабушка нас воспитала, потом умерла. А Верунька моя была чу́дная. Всем всегда улыбалась, всех жалела. Собаку хромую увидит — заплачет, птичку какую — тоже. И бегом их кормить. Немного не в себе она была. Нет, она не дурочка, просто задержка в развитии, и осталась она с чистой душой ребенка. А так — всегда все дома уберет, приготовит, расскажет, что делала днем. А если подарок ей какой с работы принесу — засмеется, в ладоши захлопает, как дитя. И носится с ним весь вечер с таким видом, как будто ей целую сокровищницу подарили, и песенки мурлычет под нос. Любил я ее. Хотел ей лучшей доли. Подкопил денег, чтоб наш старый дом-развалюшку на благоустроенную квартиру разменять. Договорился с парнем одним, что продаст он мне двушку. Правда, дороговато, дом наш с Верунькой тоже пришлось продать, чтоб собрать все деньги. Но я об этом не жалел, ведь для того квартиру и покупал, чтобы переехать.

Снова звон стопок. Потом — молчание, как будто Гена собирался с мыслями. И Ромкин тихий голос:

— Так что случилось, брат?

— А случилось, что расплатился я с этим типом, и все мы оформили, а потом выяснилось, что у купленной квартиры есть один совладелец. И не успели мы с Верунькой еще переехать, как нашу сделку признали недействительной. Тот тип пожал плечами и деньги мне вернул. Да вот только вернул он те, что в бумагах значились по государственной стоимости, а не то, что я ему по рыночной заплатил. Копейки! Все по закону, не подкопаешься! И остались мы с Верунькой в результате этой сделки на улице: свой-то дом уже продан, а за те гроши, что нам вернули, даже его не откупил. Новый владелец дома разрешил нам еще немного там пожить, вошел в наше положение. Что делать? Я кинулся съемное жилье искать, что оказалось в тот момент по карману. И даже подумать не мог о том, что сестренка моя тоже проявит инициативу. А она однажды, пока меня не было, собралась и пошла на ту квартиру, к обманувшему нас типу. Верила, что он добрый и хороший, как все. И стоит ей с ним поговорить, как он сразу раскается, нас с ней пожалеет и деньги вернет. Ну ребенок, что с нее взять? А подонок наиздевался над ней всласть! Всяко-разно! И выкинул на улицу потом, «Скорую» прохожие вызвали, нашел я ее уже в больнице. Она меня вначале не узнавала. Вот уж где я ноги бы свои не пожалел! Одну — чтоб Верунька выздоровела и все забыла, а вторую — чтоб с подонком рассчитаться сполна. Сам бы себе обе отхватил! Правда, брат! Если ты мне не веришь, то просто не представляешь себе той картины, что я увидел в больнице.

— На, держи, — судя по звукам, Ромка снова налил. — Верю, брат.

Гена опрокинул стопку, шумно перевел дыхание. И продолжил:

— Еле выпытал я у Веруньки, что все-таки произошло. А потом ее не стало. Так и не оправилась она. Стоило ее ненадолго оставить одну, как норовила уйти. А однажды шагнула на улицу с четвертого этажа новостройки. Хотя до сих пор сомневаюсь, не помогли ли ей в этом? Я заявление в прокуратуру написал, где указал виновного. Только там все жевали-тянули, не давали делу ход. Потом уже я узнал, что тот выродок, который с Верунькой это сотворил — сынок очень крупного воротилы. Папаша эту квартирку сынку купил, чтобы тот в ней развлекался. Ну, тот и развлекался по полной — я оказался не первым, кого он кинул с куплей-продажей, добывая себе денежки на карманные расходы. И каждый раз ему это сходило с рук. А девчонкам он судьбы не раз уже ломал. Но никогда ни за что не ответил. В общем, в конце концов мне ясно дали понять, что с таким баблом, какое в их семье водится, все у них куплено давно. И правды я не добьюсь, как бы ни старался. Поэтому лучше и не пытаться, пока цел. Да не на того напали! Когда я понял, что законы у нас для кого лицом, а для кого задом писаны, решил свой суд вершить. Мне терять все равно уже было нечего! Долго я подонка того караулил, пока не удалось его, пьяного, в собственной машине оглушить, где он очередную девчонку собирался насиловать. Сел я за руль, увез его за город, в горы. Выволок из машины, в салоне все обтер, чтоб моих следов не осталось. Подождал, пока он проспится на солнышке, ну и поговорил с ним по душам. Эта мразь вначале хорохорилась, папой меня пыталась запугать. А потом, когда он понял, что до лампочки мне все его угрозы, ох и начал же верещать! Даже обделался. Вот после этого я его и отпустил…