Так появилась у Маши животинка.

– Хозяева-то ее любят, – рассказывала Таня, пока ехали забирать. – Но тут ситуация: ребеночек задыхаться начал. Боятся астмы. Врачи сказали – всех животных вон. Вот и ищут добрые руки, и каждый день им теперь в страх и в тягость. А куда ее? В приют нести жалко, на улицу выгнать – тем более.

– А зовут как?

– Мухой. Хорошая кошка, ласковая. Только такая, знаешь, чумазенькая будто… Но это ведь ничего?

– Ничего…

Хозяева вывели Муху знакомиться. Кошка оказалась худой, с тощей мордочкой и длинным носом, в самом деле словно чумазая, белая с грязно-серыми, беспорядочными пятнами. Одно большое покрывало щеку и половину носа. Еще одно «вымазало» ухо наискосок. Увидев это чудо, Маша совершенно растаяла.

– Ой, милота какая! – воскликнула, всплеснув руками. – Ну что, поедем в новую жизнь?

Носатая кошка жалась к прежней хозяйке, стараясь прошмыгнуть у той между ног обратно в комнату. Хозяйка чуть не плакала, но взять Муху на руки уже не решалась.

Отдали все кошкино приданое – переноску, миски, туалет, кошачьи игрушки… Доставили до квартиры.

– Ну вот мы и дома, – возвестила Мария. – Располагайся.

Кошка опасливыми шажками продвигалась по новому жилищу, осторожно ко всему принюхиваясь.

– Будешь мне дочкой, – улыбнулась Маша, наблюдая за приемышем. Она опустилась на тахту, отдуваясь, и, с грустной улыбкой разглядывая напуганную Муху, приговаривала: – И у тебя обстоятельства – и у меня обстоятельства, и ты стала лишней – и я. Будем жить вместе. Может, все и к лучшему.

Ночью Муха плакала, кричала на весь дом. Маша утешала, звала к себе на постель.

Утром позвонила Еве.

– У меня кошка, – сообщила радостно.

– Да? – безучастно откликнулась дочь. – И зачем она тебе?

– Плохо одной, – призналась мать, в который раз опечаленная Евиным безразличием.

– А-а… Ну молодец.

– Твой-то как?

– Нормально, – сквозь зубы процедила Ева.

Довольно быстро Муха тосковать перестала и вскоре вполне освоилась в своей новой квартире, облюбовала уголки для сна. По ночам забиралась на кровать, располагалась у самой спинки. А привыкнув, стала сворачиваться в уголке хозяйкиных коленок. Потом и вовсе повадилась залезать к Маше под одеяло, так и спали, прижавшись друг к другу.

Мария считала, что животное послано ей в утешение – с появлением Мухи жизнь снова расцвела осмысленностью. Теперь она возвращалась не в пустой дом. Муха выходила навстречу, степенная после сна, важно шествовала на кухню, предвкушая ужин, на ходу потиралась о Машины ноги. Мария приветствовала кошку, громко сожалея о ее вынужденном долгом ожидании, хвалила за терпение, наполняла миску кормом, рассказывала, как прошел день, сообщала новости. Муха ела и, казалось, внимательно слушала. Когда ужинала Мария, кошка сидела рядом, тщательно себя вылизывая, и на душе у Маши было по-семейному тепло.

Работал телевизор. Она то поглядывала на экран, время от времени комментируя увиденное, то вслух принималась рассуждать по обычной своей склонности. «Знаешь, Муха, мне ведь уже пятьдесят шесть, – объявляла не без изумления, – а я по-прежнему чувствую себя девчонкой. Понимаешь, у меня такое впечатление, что взрослая рассудительная женщина я только снаружи, а внутри – совсем другая. Иногда молодая девушка, а иногда и вовсе ребенок! И неужели это у всех так? Там, внутри, я Маша. Машка. Манюша. Совсем не то, что ты видишь, Муха. Я все еще Машенька… Только глупо, если тебя называют Машенькой, когда ты весишь восемьдесят семь килограммов и выглядишь на все свои пятьдесят шесть… Снаружи-то я – Мария Егоровна, и с этим не поспоришь, но внутри… Как ты думаешь, Муха, неужели и другие чувствуют то же самое?..» Кошка щурилась, задремывая. А Мария спешила поделиться с ней и прочими соображениями. «Я вот думаю, – рассуждала она, – совсем не обязательно понимать смысл жизни, чтобы верить в то, что он существует. Можно верить, что есть смыслы, которые нам недоступны. Если хорошо это себе представить, Муха, то тоска в душе становится меньше. Как-то допускаешь, что все идет правильно, как должно идти…»

Всласть поговорив с кошкой, ободренная ее поддержкой, Мария звонила дочери. Ева язвительно откликалась на звонок – без всякого «алло!» объявляла:

– Да, мама, я все еще довольна жизнью. У меня по-прежнему все отлично. Все просто потрясающе!

– Слава богу, Евочка, слава богу, – бормотала Мария, не успев до того сказать и слова. – Ты здорова? Ешь хорошо?

– Я здорова, ем хорошо, – холодно отчитывалась дочка. – Что-то еще?

– Хотелось бы услышать подробности, – взяв себя в руки, с достоинством отзывалась мать. – Что делаешь, где бываешь, как на работе. Ты же знаешь, у меня, кроме тебя, никого нет. Вот только Муха.

– Ой, мам, ну что рассказывать? Говорю же, все нормально… Ну вчера гости были… На работе ничего нового… В общем, все по-прежнему.

– А может, нужно что? Ты скажи.

– Ничего не нужно. Неужели трудно понять, что у человека может быть все нормально и без твоих хлопот?

– Почему так получается, дочка, что ты меня вроде как за врага считаешь? Я же просто люблю тебя и просто волнуюсь.

– Но ты хочешь доказать, что ты права, а я нет, – запальчиво возражала Ева. – Ты моего Витю терпеть не можешь. Что? Скажешь, нет?

– Любить мне Витю не за что, – вздохнув, смиренно соглашалась мать. – Он дочку у меня увел, а со мной даже познакомиться не удосужился. Но тебе я желаю счастья, Ева, – хоть с Витей, хоть без Вити. И важнее этого для меня ничего нет.

Ева недоверчиво молчала. Потом говорила:

– Ну ладно, мам, все хорошо у меня. Ты там тоже держись… Не волнуйся. Ну приедем мы к тебе, приедем…

– Когда? – хваталась, как за соломинку, мать.

– Ну… Ну я не знаю, не дави… Ты же знаешь, как Витя занят…

– Ев, а откуда мне это знать? Я с ним не знакома, ты ничего не рассказываешь. А мое дело материнское. Я по дочке скучаю. Вот и все.

Дочь вздыхала.

– Ладно, мам, не переживай… Вот почему ты, как ни позвонишь, всегда настроение испортишь?

«Потому что, пока я тебе не звоню, ты стараешься не думать о своей жизни», – мысленно ответила Маша.

– Потому что ты совершенно напрасно думаешь, что я тебе враг, – проговорила вслух. – А я тебя просто люблю.

– Ну… ладно, сейчас не могу больше разговаривать, – смягчалась Ева. – Не обижайся, ма-ам…

– Я не обижаюсь, Евочка, храни тебя Бог, родная.

И однажды дочь вернулась домой.

Был выходной, она открыла дверь своим ключом, с грохотом протащила по коридору багаж. Услышав шум, Муха забилась под Машину кровать и оттуда настороженно наблюдала за обстановкой.