Он быстро защитил кандидатскую, быстро рос в должности и зарплате. Катя потихоньку собирала материал для научной работы, в перспективе тоже собираясь защищаться, хотя к науке была довольно равнодушна. Жили в достатке. Детьми обзаводиться не спешили. На излете советского государства сообща с родителями купили кооперативную квартиру, еще по доперестроечной цене. И пока большая российская наука не покатилась в нищету, лишившись государственных инвестиций, отношения супругов можно было назвать почти безоблачными.

Впереди, казалось, ждало только счастье и преуспевание. Однако в конце восьмидесятых ситуация стала меняться, и к началу девяностых громада перемен смела почти все, что при прежнем режиме позволяло держаться в колее. Ученая степень больше не гарантировала ни денег, ни положения. Катя, не очень-то и прежде беспокоившаяся о научной карьере, одна из первых занялась поиском новой работы. Но Кирилл ни о чем таком и думать не хотел.

Между тем старая жизнь рушилась в самой непосредственной близости, а обещанная новая – свободная и изобильная – строилась, очевидно, в каком-то другом мире. Некогда процветавший институт Кирилла выглядел теперь совершенным пораженцем. Интерьеры обнищали, отопление отключили, в отделах появились разномастные печурки, и горделивые в прошлом сотрудники шныряли по едва освещенным лабиринтам коридоров разваливающегося гиганта закутанные, как французы на Березине, а из туалетов исчезли зеркала, сушилки и даже щеколды от кабин. Заказы неумолимо сокращались, зарплаты на фоне роста цен выглядели все более смехотворными, да и платили их с большими задержками.

Сначала Катя просто огорчалась из-за беспечности мужа, никак не желавшего озаботиться благополучием семьи в этих новых условиях, но, когда знакомые помогли ей устроиться риелтором в быстро развивающуюся компанию, начались ожесточенные споры с Кириллом. Раньше они всегда умели договориться или, в конце концов, свести все к шутке. Теперь их маршруты разошлись, муж-ученый обновленному жизненному сценарию жены не соответствовал, а содержать его и его «хобби», как Катя стала называть не приносящую доходов профессию Кирилла, она не собиралась. Выход маячил прямо перед глазами – Катя договорилась в своей компании, Кирилла брали с испытательным сроком. Но муж упирался насмерть, горой стоял за свою науку, а наука только смеялась над ним и такими, как он, слепцами, не желавшими признавать очевидного: жизнь изменилась, и назад пути нет. Катя же ни в коем случае не желала прозябать в бедности и завистливом созерцании неслыханно разросшихся, но недоступных материальных благ.

Из Кириного института тогда один за другим увольнялись подавленные безденежьем инженеры и физики. Торговля с готовностью протянула растерявшимся ученым свою чуткую лапу: пожалте за прилавок! В институте остались единицы – самые инертные, самые неуверенные и редкие подвижники, как Кирилл. Он готовился к защите докторской. Катя всё еще чего-то ждала. Надеялась, что, получив заслуженную степень, муж наконец успокоится, задумается о будущем и она сможет переманить его к себе.

Защита прошла как по маслу. Отметили на кафедре. Напились в зюзю. Не столько с радости, сколько от горечи – говорили о науке, о ее упадке, о том, что не понимают «эти, там», что творят. Одумаются, конечно, да как бы поздно не было. Падать легко, а подниматься трудно, отставание не просто остановка, оно отбрасывает назад, чем дальше, тем труднее потом наверстывать… Катя на банкет не пошла, предчувствовала это похоронное настроение, не хотелось участвовать в слезливой тризне по науке, не хотелось ныть и рыдать по безвозвратно ушедшему прошлому, не такой был настрой. Но Кирилла, конечно, поздравила, расцеловала, называла своим умницей. Даже подождала пару дней, пока и радость, и грусть осядут, и приступила к решающему объяснению. Сказала: пора задуматься о будущем, нам такие умненькие позарез нужны. Сразу договориться не рассчитывала, надеялась, посеет идею, поживет муж с идеей недельку – и даст согласие. А вышло не так. Кирилл все так же ходил на работу, задерживался иногда допоздна. Возвращался, сетовал на неудачи или делился радостью, если были удачи, с энтузиазмом планировал вслух дальнейшие шаги – и все там, все в этой своей лаборатории. Наконец Катя решилась прояснить обстановку.

– Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? Я тебе предложила в нашу компанию перейти.

– Перейти? – удивился Кирилл.

– Ну конечно. Я могу тебя устроить. Зарплату сразу положат втрое больше теперешней. Плюс процент. Плюс перспективы, – сдерживая раздражение, по возможности спокойно повторяла уже говоренное Катя. – Что ты надумал?

– Надумал? – рассеянно переспросил Кира. – Ничего я не надумал… – И, словно придя в себя, воскликнул: – Кать, какие перспективы? У тебя там?! Не смеши меня…

Катя замкнулась. В ней проворачивалось что-то враждебное, она словно привыкала к мысли, что отныне никаких надежд с мужем не связывает. Перестала уговаривать, перестала и попрекать. И, кстати, потеряла свое обручальное кольцо. Вдруг заметила, что нет его на пальце, – но даже не расстроилась. «Одно к одному», – только и подумала.

Тем временем Кирилл с руководителем лаборатории ходили по инстанциям. Пробивали финансирование, цыганили по мелочовке, рассчитывая когда-нибудь получить серьезный грант. Но и каждый крошечный заказ был победой, помогал выстоять в ожидании лучших времен. Просили, убеждали, твердили, что без науки стране нельзя, объясняли: потеряем время – потеряем кадры! Потом ох как нелегко будет выкарабкиваться, страна рискует стать исключительно поставщиками сырья – больше нечего будет предложить. Иногда доводилось видеть искреннее сочувствие в глазах чиновников. Соглашались с очевидным, но разводили руками: нет, мол, денег, хоть ты тресни…

А Катя все больше молчала и часто теперь отсутствовала дома. Кирилл наконец почуял неладное. Теперь он пытался убеждать жену в собственной правоте. Не жалел слов, торжественно заверяя: там еще опомнятся, поймут, что лишать Россию научной базы – значит превращать ее в сырьевой придаток могущественных государств. И вот когда поймут, говорил он, тут и окажемся необходимы мы – верные хранители науки… Катя только усмехалась.

Между тем дирекция института сдавала в аренду одно помещение за другим. Как-то держались. С этой стороны все оставалось по-прежнему, Кирилл был занят любимой и важной работой, и научные озарения, несмотря на участие в вынужденном суетливом поиске денег, как и раньше, посещали его. Работа по-прежнему приносила счастливые мгновенья, которые совершенно ушли из семьи.

Катька бесилась. Злое чувство заливало ей сердце. Она хотела жить красиво – Кирилл тянул в яму безденежья. Он был неудачником, и, пока она оставалась рядом, принуждена была тоже чувствовать себя неудачницей. Следовало бежать из этого брака, признать, что семейный проект Кирилл-Катя провалился, – и она злилась за это на мужа. Все вокруг менялось, а этот жалкий идеалист пытался цепляться за свои консервативные ценности, которым цена теперь была три копейки. Он не желал перестраиваться под исторические перемены, произошедшие с целой огромной страной! Преданность науке Катя расценивала как предательство семьи. Именно из-за этой безответственной блажи мужа ей приходилось ставить крест на мужчине своей мечты, потому что мечта с грошовой зарплатой просто невозможна! Душа Кати страдала, и за все это она ненавидела Кирилла, совершенно потерявшего, как она считала, чувство реальности и своим глупым упрямством «отнимавшего» у нее самого себя.