– Что ты знаешь о Мартине Лютере? – пожал плечами Франц. Сам он не знал почти ничего, кроме того, что протестантизм – это еретическое учение, осужденное святой Католической церковью.

– Я много знаю, – негромко ответил Альберт. – Я читал его книги. И я читал изданную доктором Лютером Библию на немецком языке. На самом деле в Библии почти все противоречит тому, чему нас всех учат в Католической церкви. Просто никто не умеет прочитать по латыни и не понимает, что нас вводят в заблуждение. А я теперь понимаю – протестанты правы.

Он понизил голос еще сильнее и добавил в заключение:

– Да ведь и сам император. Ты слышал?

Франц кивнул. Да, об этом все слышали, хотя говорить об этом, мягко выражаясь, не принято. Его величество Максимилиан, император Священной Римской империи, – скорее всего тайный протестант. Во всяком случае, своих симпатий к учению доктора Лютера и неприязни к Папе он отнюдь не скрывает.

Эти упорные слухи бесили духовенство, да и многих приверженцев Католической церкви, да что поделаешь? Глубоко проникла «Лютерова ересь»! Даже император оказался подвержен вздорным и бунтовщическим идеям!

Впрочем, услышанные от брата странные рассуждения заинтересовали Франца лишь косвенно и ненадолго: все равно он не слишком разбирался в религиозных вопросах.

– Так ты сбежал из дома? – уточнил он свою догадку. – Но зачем? Ты хочешь поступить в протестантский монастырь?

– У протестантов нет монастырей, – засмеялся Альберт. – В том-то и дело. Никаких монастырей, никаких икон, статуй и прочего, что затмевает людям глаза и не позволяет видеть Бога.

– И что же?

Теперь уж Франц точно ничего не понимал.

– Любить Бога, – пояснил Альберт, – значит действовать в Его интересах. Если ты любишь Бога – мало сидеть за монастырскими стенами и петь «Аве, Мария». За дело Бога нужно сражаться!

Ну, это Франц как раз хорошо понимал. Всякий рыцарь сражается за дело Бога. Разве не за дело Бога сражались крестоносцы в Святой земле? Разве не за дело Бога сражаются рыцари по сей день с неверными? В этом утверждении Франц сразу понял брата.

– И как ты собираешься сражаться? – недоверчиво спросил он брата. Франц все еще не мог отделаться от привычного представления об Альберте как о человеке, предназначенном для духовных дел…

– Я отправляюсь вместе с тобой, – торжественно сообщил Альберт. – Вот зачем я тебя догонял. У тебя есть деньги, есть лошадь, а у меня ничего этого нет, ведь мне пришлось бежать из дома без всего необходимого. Один я не доберусь.

– Но куда ты направляешься? – все еще не понимал Франц, хотя главное уже понял: всем, что он взял в дорогу, теперь придется делиться с братом. А хватит ли на двоих?

– Какая разница? – усмехнулся Альберт, откинувшись на высокую спинку деревянного стула и отхлебывая темное пиво, только что услужливо принесенное слугой:

– Ты ведь едешь в Любек? Ну, вот и хорошо. Любек – большой порт и ничем не хуже любого другого места. А неверных на наш век хватит, так что найдем, куда наняться воевать с ними.

Франц хотел было сказать, что война с неверными не слишком его привлекает. Нет, не то чтобы он не хотел сразиться с мусульманами, раз уж так повелось из века в век по всей Европе – затачивать острые мечи об исламские шеи. Почему нет? Но куда больше Франца привлекала перспектива оказаться в Новой Индии за океаном и там разбогатеть. Лишь бы застать в порту Любек испанский корабль, на котором можно добраться в заманчивый Новый Свет…

Поскольку отделаться от Альберта не удалось, братья дальше двинулись вместе. Правда, уже в Траунройте пришлось продать на базаре Альфу. Без денег нечего было и думать о том, чтобы добраться вдвоем до Любека – дорога обещала быть долгой.

Продавать такую отличную и красивую лошадь было безумно жалко – до слез. Когда братья вышли в утренний час на базарную площадь Траунройта, Франц так судорожно цеплялся рукой за поводок Альфы, что Альберт поднял его на смех.

– Решил стать рыцарем, – сказал он. – А сам чуть не плачешь при расставании с кобылой. Такие ли испытания предстоит тебе перенести стойко и мужественно? Не-ет, мой друг, ты еще вспомнишь, как плакал при расставании с какой-то лошадью.

Продавать Альфу не хотелось еще и по той причине, что дворянину положено наниматься на службу с собственным конем: в этом его отличие от простолюдина. Пусть ты молодой, пусть небогатый, пусть ты нанимаешься на простую службу, но если ты на своем коне, то ты баронский сын и претендуешь на звание рыцаря. А если ты пришел пешком, то и смотреть на тебя будут, как на сына ремесленника или крестьянина, будь у тебя хоть ворох дворянских грамот за пазухой.

Утешало лишь то, что в Любеке все равно предстояло продать лошадь: не грузить же Альфу на корабль, идущий в Индию…

Целый час братья торговались с евреем, покупавшим их лошадь. Еврей все время снижал цену, находя у бедной красавицы Альфы все новые и новые недостатки. Он привередничал, кривлялся, по временам вообще начиная нести всякий вздор.

– Откуда я знаю, где вы взяли эту лошадь, молодые господа, – говорил он. – Может быть, она не ваша? Или нет? А откуда она у вас?

В низко надвинутой на лоб меховой ермолке он ходил вокруг Альфы, поминутно сплевывая сквозь редкие зубы, и косился желтыми глазами на братьев.

– А вот копыто плохо подковано, – говорил он, тыча заскорузлым пальцем в отличную новенькую подкову. – А вот, смотрите, подпалина на брюхе. Да она больная у вас, ваша кобылка-то…

Напрасно Альберт пытался покрикивать на еврея – тот ничего не боялся. Он клялся, божился, что дает единственно возможную, самую высокую цену за такую плохую лошадь, а лицо его при этом оставалось высокомерно-глумливым. Он словно ни на миг не сомневался в своем превосходстве над этими двумя баронскими сыновьями.

В общем-то, еврей был совершенно прав: он знал, что сможет обдурить этих дворянских недорослей, и у него это получилось. Торгуя всю жизнь и всю жизнь ведя себя нечестно, Хацкель готов был торговаться хоть до утра. Оскорбления на него не действовали, ругань по своему адресу он просто не слушал – просто стоял на своем и рассчитывал, как всегда, взять измором. Так у него и вышло: когда солнце уже стояло в зените и становилось жарко, а крики и фиглярство еврея окончательно надоели, братья согласились на предложенную им цену.

Пряча деньги в мешочек на поясе, Франц с тоской смотрел вслед Альфе, которую уводил с рынка проклятый торговец. Деньги как бы невзначай хотел взять себе Альберт. Видимо, так он представлял себе роль старшего брата, но Франц вовремя спохватился – лошадь-то ведь была подарена отцом ему…

Спустя несколько дней братья чуть было не лишились всех денег, которые у них были. Случись это – и была бы настоящая катастрофа.

После Траунройта они вышли на оживленную дорогу, по которой ехало много повозок, всадников, и шли люди – такие же путники, как они сами. Эта артерия связывала юг и север германских земель, так что братья поначалу даже оробели, увидев, сколь оживленна будет их дорога. Повозки и кареты, едущие в обе стороны, встречались едва ли не каждый час, а всадники и пешие путешественники – и того чаще. Эта дорога сохранилась еще с римских времен и до сих пор называлась Via Regia – Королевская дорога.