Девица уже готова была вскочить и вцепиться в волосы обидчику, но в ситуацию вмешался Франц. Ему вдруг стало любопытно, что за подарок на самом деле посулил брат этой девушке.

– Что там у тебя? – запальчиво сказал он. – Ну-ка, покажи! А говорил, что с собой ничего не взял из дома!

В одно мгновение он выхватил из кармана Альберта не слишком глубоко запрятанный туда синий шелковый нашейный платок. Что это? Откуда?

А, вот и вышитая на платке монограмма. Наверняка ее вышивали тонкие руки какой-нибудь благородной барышни. Но что это?

– Да это ведь герб баронов Тиглиц! – изумленно воскликнул Франц, окончательно развернув богато украшенный вышивкой платок. – Откуда он у тебя?

А в сердце внезапно закралась ужасная мысль: неужели этот платок, вышитый прекрасной Фридегунд, она сама и подарила брату? Неужели Фридегунд тайно влюблена в Альберта? В этого похотливого мерзавца?

Она сидела у окна в своем замке на горе и старательно, с любовью и нежным чувством вышивала этот платок и подарила его Альберту. А что же он? Эта бесчувственная скотина готова была подарить такое сокровище первой попавшейся трактирной девке за минутное удовольствие в чулане на мешках с углем!

Сердце Франца готово было разорваться от разочарования в жизни. Молча, не глядя друг на друга, братья поднялись на второй этаж в свою комнату. Впрочем, Альберт оказался не совсем уж конченым человеком, потому что стоило им запереть дверь и остаться наедине, как он, потупив голову и сопя, сказал:

– Слушай, брат! Конечно, я негодяй, но ведь только вожделение движет моими поступками, и ты должен простить меня. А платок этот Фридегунд попросила меня передать тебе. Она как-то догадалась о том, что я скоро увижусь с тобой и…

Альберт рассчитал все правильно. Конечно, услышав такое, младший брат обиделся на него еще сильнее, но, с другой стороны, известие о том, что прекрасная Фридегунд послала ему платок и, таким образом, сделала ему благородный намек на свое расположение, потрясло юношу. Теперь он, как настоящий герой рыцарских романов и старинных песен, может идти сражаться на войну, имея на руке повязанный шарф от дамы своего сердца!

* * *

Чем ближе к северу, тем становилось неспокойнее на большой дороге. Совсем не случайно братьев задержали в Лейпциге и доставили на допрос к ратману – в землях севернее города частенько шалили банды разбойников.

Ратман тогда отпустил их: Альберт и Франц показались ему неопасными. Ратман поверил их рассказу о том, куда и зачем они направляются из родных мест.

К Францу вообще не могло быть никаких претензий: он предъявил выправленные бумаги о том, что он – дворянский сын, идущий наниматься на военную службу. Что же касается Альберта, то по закону ратман должен был задержать его и отправить домой. Но больно уж ратмана позабавила история о том, как Альберт не захотел стать монахом и бежал из дома.

Религиозные войны к этому времени уже закончились, и все германские государства так или иначе присоединились к общему соглашению о взаимном непреследовании католиков и протестантов. Ушли в прошлое времена, когда в Лейпциге могли спокойно убить забредшего сюда католика, а в Баварии – отправить на костер еретика-протестанта. Народы германских государств уже успели устать от взаимного озлобления на религиозной почве. И все же старинные предрассудки продолжали владеть умами.

Альберт – бежавший из дома кандидат в монахи, вызывал в протестантском Лейпциге покровительственный смех и даже симпатию.

– Ага, не захотел стать папистом, сынок? – засмеялся ратман, услышав правдивую историю Альберта. – У тебя открылись глаза, и ты увидел истину?

Альберт на всякий случай кивнул и отвел глаза. Франц, стоявший рядом, прекрасно понимал, что причина смелого поступка брата кроется совсем не в религиозных догматах. Вовсе не из-за поклонения Деве Марии, не из-за догмата о предопределении Альберт решил круто изменить свою жизнь.

– А ты, – ратман обратился к Францу. – Ты тоже хочешь перейти в евангельскую веру? Знать, вам обоим сильно опротивели римские уловки…

– Я еще не решил твердо, – сказал Франц, переминаясь с ноги на ногу. – Но монахом тоже быть не хочу.

– Ну, насколько я понимаю, тебя-то в монахи никто постригать не собирался, – заметил добродушно ратман. – У тебя впереди воинские подвиги, так ведь? И у тебя, наверное, тоже. – Он взглянул на Альберта. – Раз ты решил стать воином и предпочел меч и ружье католическим побрякушкам, которыми они заманивают глупых женщин и легковерных мужчин. А куда вы направляетесь? Где хотите наняться на службу?

Это было начало уже куда более доброжелательного разговора, и братья окончательно успокоились. Хорошо, что их задержали в протестантском государстве. В католическом поступок Альберта мог вызвать возмущение.

Ратман даже предложил братьям подумать о том, чтобы вступить в армию герцога Саксонского, но Альберт с Францем торопливо отказались. Не для того они двинулись в столь дальний путь, чтобы осесть сравнительно неподалеку от родного дома. Да и какую воинскую славу можно приобрести на службе в Саксонии? Тут и врагов-то серьезных почитай что нет…

Впрочем, в этом вопросе ратман, вспомнив собственную юность, был готов их понять.

– Конечно, – вздохнул он, почесав под роскошным камзолом впалую грудь. – Что и говорить, у нас тут особенно нечем отличиться. Вы ведь хотите воевать с мусульманами, верно? Отсюда до них, правду сказать, далековато…

Насчет расстояния братья и сами все прекрасно понимали. Выйдя из Лейпцига, они ускорили шаг. Впереди оставалось еще много дней пути.

В душе Франц несколько раз с раздражением думал о брате. Вот ведь навязался к нему на шею этот Альберт! Велено ему было готовиться к духовной карьере – вот и готовился бы. Зачем тогда в университете просиживал штаны? Шел бы себе в монахи, стал бы епископом, вот и хорошо. А Франца бы оставил в покое.

Ведь из-за Альберта пришлось в самом начале пути продать лошадь, да еще какую отличную – Альфу, которую даже скуповатый отец не пожалел.

Будь Франц на лошади, он бы уже давно достиг Любека.

А так что? Обувь от долгой дороги почти сносилась. Никакие сапоги не выдержат сотни миль[1]пешего пути. Можно было бы за небольшие деньги ехать с попутными телегами на большой дороге, какой была Via Regia – Королевская дорога, по которой шли братья, всегда найдется попутный транспорт. Но этого никак нельзя: дворянин не может ехать в крестьянской телеге. Пусть даже никто этого не увидит и никому не расскажет – ты сам будешь всю жизнь помнить о том, что однажды проехался в крестьянской телеге и поэтому, конечно же, не имеешь права на рыцарское достоинство…

– Лучше бы мы с самого начала пошли на юг, – как-то в сердцах сказал Франц брату. – Все-таки там дорога хоть через горы, но зато короче. А теперь мы до зимы не доберемся до Любека – уж больно далеко.