Вслед отряду Репни-Оболснского отправилась главная московская рать: «Декабря в 19 день князь великий Василей Иванович всеа Русии, слушев обедни у Пречистой богородицы, пошел с Москвы на Литовскую землю к городу к Смоленску ратью. А с ним братья ево князь Юрья да князь Дмитрей Ивановичи да князь Федор Борисович Волоцкой, да зять государев Петр царевич, да царевич Шиховлеяр[75]; да бояре: князь Данило Васильевич Щеня, князь Олександр Володимерович Ростовской, Григорей Федорович [Челяднин]»[76]. Стоит запомнить: Щеня в первом походе не только отряжен в великокняжескую свиту, он также занимает важнейший пост — его назначили первым воеводой Большого полка. Иными словами, он фактически возглавляет всю громадную осадную армию помимо Государева полка, где «дворовым воеводой» поставлен дворецкий Василий Андреевич Челяднин. Следовательно, Щеня в его изрядном возрасте вовсе не казался слишком старым для командования полками, и великий князь вновь возлагал на него надежды как на опытного, искусного тактика. А князь Михаил Львович Глинский состоит в Большом полку всего лишь вторым воеводой, пусть на него также возлагаются надежды… иного рода.

В первом наступлении на Смоленск Василий III отыграл все «козыри».

Глинский, очевидно, завел переговоры со своими сторонниками в городе. Впоследствии польско-литовские источники на разные голоса озвучили мнение, согласно которому именно измена тех, кто поддался на уговоры Глинского, сыграла решающую роль в судьбе Смоленска. Вряд ли это соображение основательно: Михаил Львович, видимо, старался изо всех сил, но город не открыл ворота ни во время первой, ни во время второй осады, которая случится несколько позже. Следовательно, его голос не сыграл решающей роли.

Московская артиллерия работала исправно, иноземные пушкари имели все возможности «показать класс». Однако тут, как говорится, коса нашла на камень.

Небольшой участок древней смоленской стены, защищавшей город до того, как вокруг него были построены мощные каменные укрепления конца XVI — начала XVII века, сохранился в городском парке. Он, конечно, оплыл, но по сию пору производит солидное впечатление. В начале XVI столетия этот вал являлся основой прочных дерево-земляных укреплений, усиленных водными преградами, рвами и фортификационными сооружениями из дубовых бревен, наполненными изнутри землей (вязкой глиной) и булыжником. Ядра, даже если они пробивали защиту из бревен, вязли в насыпке. А поджечь сами бревна — дело крайне сложное, и артиллерия тут не помощница. Так что, видимо, разбить старинные смоленские стены артиллеристам Василия III не удавалось.

Пищальники ходили на приступ. Перед началом дела для храбрости их подпоили и, видимо, несколько перестарались. Хмельная рать оказалась мало боеспособной и откатилась с потерями от стен.

А многочисленное дворянское ополчение, мобилизованное по всей стране, не имело необходимого опыта: весьма редко ему приходилось участвовать в штурме столь значительных крепостей.

Весной 1513 года Василий III отвел войска от Смоленска. А летом наступательные действия возобновились.

Опять движение основных сил было предварено набегами легких отрядов — из Дорогобужа. Серьезный удар направлялся на Полоцк, но оттуда государевы воеводы вернулись без успеха. На сей раз Полоцк упорно штурмовали, но город был деблокирован извне действиями литовской армии. Под стенами города русские понесли тяжелые потери и были отозваны «из литовскиа земли и из-под По-лотцка… по своим домом…». Осаждался и Витебск — там, к несчастью, российский отряд также потерпел серьезное поражение. Русские «загоны» разоряли область под Оршей. Вновь готовил позиции под Смоленском, «оступиша град», князь И. М. Репня-Оболенский с пятью полками русских бойцов и служилыми татарами. Ему попытался противодействовать смоленский наместник Юрий Глебович: вышел в поле, дал бой, был разбит и отступил под защиту стен. Как сообщает русская летопись: «Воевода и пан смоленский Юрий Глебович и князи и бояре смоленские, и гетманы желнырские з желныри противу воевод великого князя выехаша за город за валы на бой, и великого князя воеводы напустиша на них, да Божиим милосердием великого князя воеводы смоленского воеводу и князей, и панов прогнаша, и многых людей побита, а иных князей и бояр, и желнырей живых многих поимаша и к великому князю их в Боровск приведоша»[77].

И вновь ядро российских вооруженных сил последовало за Репнёй под командой того же Щени — в августе 1513 года.

На сей раз все повторилось, за двумя исключениями. Во-первых, русские не предпринимали штурма. Во-вторых, артиллерийский парк, применявшийся против Смоленска, был усилен, а потому московские пушкари добились кое-каких успехов. Им удалось разбить некую «стрельницу Крышевскую» — очевидно, передовое укрепление, вынесенное вперед, за общую линию стен и башен. Кроме того, летописи сообщают об уроне, нанесенном огнем самим жителям города. Надо полагать, видя, что повреждения стен, нанесенные днем, успешно исправляются противником по ночной поре, Щеня велел пушкарям «поднять прицел» и обрушить град ядер на дома зажиточной части горожан. Жестокий способ сделать обороняющихся сговорчивее, но в то время — повсеместный… Современный историк А. Н. Лобин обоснованно предположил, что на сей раз Василий III вывез под Смоленск пушки-громады, отлитые иностранными мастерами: «В осаде могла принимать участие либо гигантская мортира Паоло да Боссо 1488 г., либо же одна из бомбард, отлитых немецкими мастерами в начале XVI в.»[78]. Смолянам приходилось несладко…

Неудача не смутила Василия III. Он обладал достаточным мобилизационным ресурсом, чтобы совершить новую попытку осады. И воеводы, в том числе Щеня, вероятно, обнадеживали великого князя московского простым, но веским соображением: раз Сигизмунд I за год с лишним (!) оказался не способен собрать значительные силы, чтобы вывести Смоленск из-под удара, он, надо полагать, и впредь с этой задачей не справится. На подступах к Смоленску появился лишь корпус гетмана Острожского, не располагавшего сколько-нибудь значительными силами.

Тем не менее Василий III вновь отступил. Собрать для атаки на Смоленск большую армию — одно дело, а вот кормить ее и обеспечивать всем необходимым в случае затянувшейся осады — совсем другое. Долгих осад в России резонно не любили: в таких случаях сами осаждающие, находясь на разоренной ими земле, терпят серьезный урон от голода, падежа коней, болезней, усталости. В большой военной игре подобных потерь лучше избегать. Поэтому великий князь московский вновь отвел и распустил полки осенью 1513 года.