Осень 1505 года застает его в высоком чине наместника Нижнего Новгорода. В это время Казань, долгое время управляемая Москвой через ставленников, взбунтовалась. Русским в городе устроили бойню и ограбление. Притом Иван III уже не мог, как бывало, ответить на опасный мятеж быстрым и сокрушительным ударом. Судьба отмеривала ему последние недели жизни. Великий князь уходил тяжело. Он изнемогал от тяжких недугов, верховная власть медленно вытекала из его железных рук…

В сентябре 1505 года мятежные казанцы пришли под Нижний и два дня безуспешно осаждали его, даже ходили на приступ. Но Хабар отбил их, вооружив и поставив на стены 300 томившихся в заточении пленников из литовского войска, разбитого на Ведроши. Вчерашние узники дрались храбро. Они честно заслужили свободу.

На третий день татары «побежали» от города, чувствуя свое бессилие. Тогда наместник вышел с войском из ворот, ударил по отступающему противнику и посек вражеских воинов во множестве[94].

Минул месяц, и не стало Ивана Великого. Полный его тезка Иван Васильевич Симский-Хабар одержал последнюю из побед, принадлежащих величественной эпохе Создателя России…

С мятежной Казанью пришлось разбираться следующим двум русским государям: сначала Василию III, а затем Ивану IV.

Вскоре после победы у стен Нижнего И. В. Симский-Хабар был пожалован «думным» чином окольничего, уступающим в чести лишь боярскому.

При Василии III Симский-Хабар, что называется, «востребованный» полководец. Его время от времени назначают командовать полками: в 1508 году он именно в этом чине служил на вяземско-дорогобужском направлении во время очередной войны с Великим княжеством Литовским, в 1517-м стоял во главе полка у Вязьмы — опять-таки против Литвы. Два года спустя несколько русских соединений пошли в наступление на запад. Хабар, командуя полком в составе одного из них, ходил под Полоцк.

В 1510 году его как безусловно верного и храброго человека и, думается, еще и опытного военачальника привлекли к ответственному делу: Псковская вечевая республика превращалась в часть России, и Хабар оказался среди тех, кто приводил псковичей к присяге на имя великого князя московского. В 1514-м Иван Васильевич расположился заслоном на Угре против крымцев, в 1522-м сопровождал Василия III в большом, но не окончившемся какими-либо боевыми столкновениями походе под Коломну, а потом получил назначение командовать оборонительным отрядом у Ростиславля. В 1528 году Иван Васильевич возглавлял отряд русских ратников и служилых татар «на литовской укрйине». Летом 1531 года — новое воеводское назначение на защиту южного рубежа от крымцев.

Таким образом, «послужной список» Ивана Васильевича очень солидный, и на командные должности уровня полковых воевод он назначался заметно чаще, чем средний военачальник того времени. Очевидно, его опыт, отвагу и тактический дар ценили.

В «обойме» русской военно-политической элиты Хабар занимает видное место. Он женат, как уже говорилось, на Евдокии Ховриной, происходящей из знатного русско-греческого рода казначеев, Василий III держит его «в приближении»: так, в 1509 году окольничий сопровождает своего государя в мирном походе к Новгороду, в 1525–1527 годах становится наместником в этом богатом городе. А в феврале 1533 года его сажают за государев стол на свадьбе у брата Василия III — князя Андрея Старицкого. Это — почести, коими отмечают аристократию высшего эшелона.

Однако зарабатывал их Иван Васильевич не только самим фактом принадлежности к аристократическому роду, но и — прежде всего! — честной ратной работой. В 1521 году на долю воеводы выпало серьезное испытание, из которого он вышел с честью. Его назначили наместником в Рязань, буквально на его глазах и с его участием присоединенную к Московскому государству, а этот город вскоре оказывается на пути огненного вала крымцев…

Отразив натиск Большой орды в 1480 году, Россия треть века и даже более того не знала больших татарских нашествий. Целое поколение выросло с сознанием того, что татарин бит, а если явится вновь, то опять будет бит. Это очень важно для понимания того, что произошло в 1510-х годах, при Василии III.

Напряженность в отношениях с Крымским ханством нарастала постепенно. Есть специалисты, считающие, что кровавой конфронтации с Крымом можно было избежать, если бы Россия иначе выстроила внешнюю политику. Но, вероятно, противоборство с этим «осколком Золотой Орды» в форме, которую можно назвать «бой насмерть», все же являлось исторически предопределенной неизбежностью.

Крымское ханство — старший юрт Чингизидов после падения Большой орды — для XVI и, может быть, даже для XVII века может быть названо «великой державой». В его состав помимо Крыма и Северной Таврии входили колоссальные пространства Северного Причерноморья и Приазовья, часть Северного Кавказа. Под его влиянием жила Великая степь. У крымского хана и московского государя после того, как угроза со стороны Большой орды оказалась ликвидированной, исчез общий враг (Великое княжество Литовское могло, по обстоятельствам, быть то неприятелем, то союзником Крыма, а то и «нанимателем» его воинской силы). А территории, интересовавшие обоих правителей как области подконтрольные, а то и — в перспективе — подвластные, имели обширную протяженность, включая в себя Поволжье с Казанью и Астраханью и южнорусские земли, в том числе значительную часть «Литовской Руси». Конфессиональная разница также стимулировала беспощадные проявления вооруженной силы.

Две великие державы должны были столкнуться в борьбе за первенство в громадном регионе — и столкнулись. А дальше — кто кого, без милости к побежденным. И вряд ли могло быть иначе…

Но если Крым был готов к подобному повороту событий, то Москва — нет. Поэтому, когда на южных рубежах Московского государства появились отряды крымских «царевичей», оборону пришлось выстраивать на ходу, неся тяжелые потери. Впоследствии Россия разработает очень дорогую, очень громоздкую, но в то же время весьма эффективную систему обороны юга, потом сама двинется на юг, ведя упорную реконкисту. А в середине — второй половине 1510-х годов русские едва-едва научились торопиться с выводом оборонительных полевых соединений на юг при первой же угрозе большого набега.

И далеко не всегда успевали.

Но прежде всего — не ждали «великого нашествия», то есть «прихода» самого «крымского царя» в «силе тяжкой». В 1521 году эта неготовность правительства подвела всю страну.

Немецкий дипломат Сигизмунд Герберштейн расписывает прорыв крымцев на территорию коренных областей Руси, почти что к Москве, а точнее — к пригородным селам русской столицы. По его словам: «Царь Тавриды Мухаммед-Гирей с большим войском привел в Казань брата Сагиб-Гирея. Заручившись расположением казанцев к брату, он на обратном пути в Тавриду перешел Танаис (Дон) и устремился к Москве. Тем временем Василий [III] не ждал ничего подобного; услышав о приближении татар, он наскоро собрал войско, поручил его водительству князя Димитрия Бельского и послал его к реке Оке, чтобы не дать татарам переправиться. Князь был молод, пренебрегал стариками, которых это оскорбляло: они в стольких войнах были начальниками, теперь же оказались не у дел. Как обычно бывает при подобных раздорах, обе партии вели себя не лучшим образом. Мухаммед-Гирей, располагавший превосходящими силами, быстро переправился через Оку и, жестоко грабя окрестности, разбил лагерь в поле у неких прудов в тринадцати верстах от самой Москвы. Сделав оттуда вылазку, он грабил и жег все на своем пути. Приблизительно в это же время из Казани выступил с войском и его брат Сагиб-Гирей, опустошивший Владимир и Нижний Новгород. Затем оба брата-царя, подойдя к городу Коломне, объединили свои силы. Василий, понимая, что он не в состоянии отразить столь многочисленного врага, оставил в крепости с гарнизоном своего зятя Петра, происходившего из татарских царей (того самого, который крестился), и некоторых других вельмож и бежал из Москвы; он был до того напуган, что в отчаянии некоторое время прятался, как говорят, под стогом сена. 29 июля татары двинулись дальше, сжигая все вокруг, и навели такой ужас на московитов, что даже в городе и крепости те не чувствовали себя в достаточной безопасности. Во время этой паники женщины, дети и все, кто не мог сражаться, сбегались в крепость с телегами, повозками и всем скарбом, и в воротах возникла такая давка, что, чрезмерно суетясь, они мешали друг другу и топтали друг друга. От множества народу в крепости стояло такое зловоние, что, пробудь враг под городом три или четыре дня, осажденные погибли бы от заразы, поскольку в такой тесноте каждый должен был отдавать дань природе там же, где стоял. В то время в Москве находились литовские послы; оседлав коней, они пустились в бегство. Не видя вокруг ничего, кроме дыма пожарищ, и полагая, что окружены татарами, они выказали такую резвость, что в один день добрались до Твери, находящейся за Волгой в 36 немецких милях от Москвы… В таком смятении наместник и другие защитники города сочли за лучшее умилостивить царя Мухаммед-Гирея, послав ему обильные дары, в особенности же мед, чтобы побудить его снять осаду, чтобы он не двинулся дальше и не причинил еще большего ущерба. Приняв дары, Мухаммед-Гирей обещал снять осаду и покинуть страну, если Василий грамотой обяжется быть вечным данником царя, какими были его отец и предки. Получив составленную согласно его желанию грамоту, Мухаммед-Гирей отвел войско к Рязани, где московитам было позволено выкупать и обменивать пленных; прочую же добычу он выставил на продажу»[95].