Мама с ней приятельствовала, и мне ещё пару раз удавалось «поживиться»: самому искать книги. Помню, я выбрал «Вересковый мёд» и баллады Жуковского – но прочёл из них по три строчки: мне нужно было лишь выдрать картинки с рыцарями. Про Рязань картинок не было, бумага жёлтая, чуть не рассыпается, и я странице на десятой бросил.

Картинки эти я всячески собирал, оклеивал ими амбарчик в саду. Любимейшее занятие было – залезть в макулатуру. Школа буквой «П», и к задней стенке лепилась будочка дощатая (как тот же амбарчик почти), в неё была дверь только из коридора школы, а снаружи зачем-то окошко крохотное – едва десятилетнему, плечи сузив, проскочить. Мы вечером высаживали это окошко – в первый раз стекло, потом доски с гвоздями, коими заколачивали от нас, – и друг на друга встав, немало побарахтавшись навесу, влезали, плюхаясь туда, вовнутрь, как Скрудж Макдак в хранилище с златом, в залежи книг. И там, как раньше в клубном пороге, в темноте сидели и копались – вернее, даже лежали, блаженствуя, на грудах и россыпях богатств, со спичками!..

В основном там, конечно, были учебники старые, в них смотрели картинки. Кто-то пытался заниматься самообразованием – выискивать знаменитые тайные страницы из учебника биологии за 8 класс, но это быстро разочаровывало: непохожая, дурацкая схема, плюс вся изрисованная. Посему все в основном хватали впотьмах учебники истории разных лет и искали мне рыцарей. Раза два нас застигли (кажется, истопник) – сначала сидели затаившись, а потом экстренно тикали, все изодравшись. Мы, конечно, боялись, что кого-то узнали: школолазы между моих подручных уже были, с этим строго; но тут обошлось: макулатура вещь ненужная.

Да, читал я всё же мало: то, что задавали в школе и «на лето», старался не читать вообще. Подростком прочёл «Айвенго» библиотечного (там были и картинки), и дальше затребовал всё собранье сочинений Вальтер Скотта, из коего одобрил лишь половину. Брался и за детективы зарубежные, и за фантастику, но порционно, не фанател. Сам в библиотеку старался не ходить – охоточку отбили. Одергивать, конечно, стали за самовольный выбор, что книги перепутаешь и переворошишь, сразу упреждали: говори, что конкретно надо – по деревенскому присловью, по делу, а не по безделу и т. д.

Восхитившись советским сериалом про английского сыщика, я чуть не бегом помчался в библиотеку – сам! – и выпалил длинное: «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». Очкастая бабуля равнодушно ответила, что нет такой книги. Через полгода её сменила молодая, я номер повторил, но ответ был тот же. Я понял, что книги, видимо, по-другому называются, и приуныл. Единственный раз, когда был в новой библиотеке в новом клубе – послали из школы – я, уже пятнадцатилетний, помимо нужного «Разгрома» ещё спросил про Шерлока Холмса и Конан Дойля, но мне ответили так же холодно. Так и не читал я ничего про Холмса!

Иногда с улыбкой представляешь, что телок, хоть прародитель нынешних, стоя у окошка в своём сарае, и применяя к редким прохожим или собакам дедуктивный метод, мог бы буквально видеть – там по прямой чуть больше десятка метров, – как жгут старые книжки у задней стены библиотеки. И не такие уж старые – некоторые вообще не бывали в руках: по советскому щедро-плановому заведению фонды нужно было регулярно обновлять, что и выполнялось. В макулатуру, которую мы собирали в школе, это почему-то не сдавалось. И за правлением колхоза, под бугром в бурьяне, постоянно жгли пачки и пачки бумаг, а мы в них копались…

А телок-то тут причём? Да вспомнил: там был свой телок: между библиотекой-бытовой и почтой была оградочка такая, сваренная из труб, за неё привязывали лошадей, а жеребёнок там какой-нибудь постоянно без привязи тёрся… Я подбегал – не из дома, а от бабушки – к углу почты и, как шпион, озираясь, кидал – вернее, протискивал – в синий ящик с советским гербом заклеенный увесистый конвертик. Адрес был: «Пионерская правда», на конкурс. Внутри целая книжка: вырезанный по размеру конверта из тетрадки блокнотик, исписанный приключениями Мявы и Мурзика или размышлениями живописно зависших в тарелке «над земным закатом» (sic!) инопланетян о том, что «эту цивилизацию погубят бактерии – у землян нет эффективного средства борьбы с ними». Думал: кинул в ящик и дело с концом – впереди только слава и никакой позорной огласки! Но конвертики приходили обратно – марок, видите ли, не хватило!.. Потом оградочку разворотили и утащили, а вместо неё появилась, чтобы здесь не ездили, рама от машины, и за неё уже телка соседи прицепляли – как будто тут ему и место: дом быта и библиотека уже не работали – но это, кажется, самое начало 90-х…

Чуть раньше был разброд уже – к примеру, в одночасье оказалось, что книжки можно в библиотеку не сдавать. Я в меру радовался, кое-что присвоил, но был уже не без сознательности некой: вдруг кому потребно будет Скотта в юношеские годы напитать для рыцарской крепости сознания? Короче, вернул все красные тома обратно.

В школьной же библиотеке брать книги с полок, тасовать их и вообще выписывать то, что не задано по программе, не поощрялось ещё категоричнее, чем в общей. И вот в её тесноте между полками, как в ущелье, пробираясь-озираясь, я умудрился узрить наверху тонкий корешок малоформатной серенькой книжечки «Голем» и, что называется, воспламенился. Название я уже знал, где-то вычитал: дома у нас (вернее, летом в сенях) валялись библиотечные же подшивки: «Ровесник», «Костёр», иногда «Наука и жизнь», а чаще почему-то «Наука и религия» – и последней я, чуть не с пелёнок внутренне нацеленный на нечто запредельное, не пренебрегал.

Улучив момент, когда старая библиотекарша выйдет, я водрузил стул на стул и, едва не грохнувшись, достал-таки что хотел. К стопке чисто советских (про Чуков и Геков, тимуровцев и Маресьева – я всё это брал, но по возможности не открывал вовсе) я боязливо подверстал непонятного мистического «Голема».

– Это вам ещё рано, – категорически отделила от стопки строгая библиотекарша, – не поймёшь.

Я осмелился спорить и довольно долго препирался!..

Дома я с вожделением принялся, но страница от страницы всё более охлаждался и понимал, что она была права: в двенадцать лет этот роман мне всё же не осилить.

Немаловажно ещё и вот что: прямо за новым клубом, почти что от самой его задней стенки, раскинулся косогор. Тогда он был не такой пологий, заросший и загаженный, как теперь, а наоборот – скос градусов под 70, зимой крутейшая, накатанная и залитая, сногсшибательная горка. Такая же сногсшибательная была и совсем рядом: примыкающая к косогору более пологая: слетишь сначала на салазках иль на набитом соломой жёстко-целлофановом мешке13 – едва поднимешься, идёшь наверх – сто раз сшибут тебя – ребятня кишит! Но это малышня, а те, кто себя приличными людьми считает, уже с каскадёрской рассекают – как будто само пространство и время – на тех же транспортных средствах, да ещё на красных магазинных санках-пластмассках, а чаще – на капоте от ЗИЛа.