Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чарльз Кент, – повторила я, воскрешая в памяти зализанные волосы цвета помоев, опущенные уголки рта, чересчур розовые губы на бесцветном лице, капризность, которую он источал, словно мускус, – он так на меня пялится.
Мама продернула красную нитку в своем рукоделии.
– Этим он льстит тебе, Перл.
Но это было не так.
Это было не так.
При мысли о Чарльзе от отвращения ком застрял в горле, и я закашляла. Начав кашлять, я не могла остановиться. Я кашляла, прикрываясь рукой, пока по костяшкам пальцев не размазалась кровь, как будто это я побывала в кулачном бою.
– Перл! – сказал отец. – Что с тобой, Перл?
– Перл!
– Перл!
– Перл!
* * *
Фрэнки катила тачку по коридору к столовой мальчиков. Ее сердце неистово колотилось. Но в помещении никого не было. Ужин закончился, повсюду стояли тарелки из-под каши и ложки. Подавив разочарование, она принялась собирать тарелки в тачку.
– Мы такие неряхи, правда?
Фрэнки резко развернулась. Вот он, стоит в дверях и, как обычно, мнет в руках кепку.
– И не говори, – отозвалась она.
– Нечестно, что мы устраиваем такой беспорядок, а прибирать приходится тебе.
– Монахини твердят, что жизнь несправедлива.
– Помочь?
Его голос звучал хрипло, словно он редко им пользовался. Фрэнки никогда не видела человека, который бы так нервничал. Но ведь и ее сердце угрожало выскочить из груди.
– Конечно, – сказала она. – Я просто складываю тарелки на эту тачку.
– На тачку?
– На тележку. А потом отвожу на кухню.
Он сунул кепку в задний карман и, подойдя к Фрэнки, стал помогать.
– Наверное, они будут тяжелыми.
Она кивнула. Именно это она и написала в записке. «Тарелки точно будут тяжелыми». Фрэнки решила, что, если записку подберет кто-то другой, даже монахиня, эта фраза ее не выдаст.
Смотреть на него было трудно. Фрэнки с ее ростом пришлось запрокинуть голову. Она пыталась придумать, что сказать, о чем поговорить, но ее отвлекали легкая щетина и небольшой порез у него на подбородке.
– Похоже, сестра Джорджина была не слишком тобой довольна там, во дворе, – произнес он. – Тебе не влетело?
– Она только ущипнула и толкнула. Бывало и хуже.
Он подал Фрэнки еще несколько тарелок, и девочка поставила их в тачку.
– Это она обрезала тебе волосы?
Ее руки взметнулись вверх, прежде чем она успела их остановить.
– Да.
Он покраснел, краска расползлась от шеи к щекам.
– Я вовсе не имел в виду, что ты плохо выглядишь! Совсем не плохо. Очень даже мило теперь, когда они немного отросли.
Она заставила себя опустить руки на стол. Взяла еще несколько тарелок и ложек.
– Спасибо.
– Сестра Джорджина не самая плохая из монахинь, которых я видел.
Фрэнки чуть не выронила тарелки.
– Она не самая плохая? Тогда кто же?
– Как-то раз одного парнишку вырвало от этой еды. И старая монахиня, забыл ее имя, собрала рвоту обратно в тарелку и заставила его съесть.
На этот раз руки Фрэнки взметнулись ко рту.
– Нет.
– Да. Нам всем стало дурно при виде этого. Но, наверное, это случилось очень давно, я был маленький. Ничего подобного с тех пор не было.
– Да, ужасно, – проговорила Фрэнки. – Вито мне об этом не рассказывал.
– Вито… Я его помню. Твой брат?
– Да.
– Но его здесь больше нет. Ушел в армию?
– Нет. Он в Колорадо.
Сэм подал ей еще пару тарелок.
– Что он делает в Колорадо?
– Отец туда переехал.
– Твой отец переехал в Колорадо и забрал твоего брата?
– Да.
– А тебя – нет…
Она не ответила.
Да и не нужно было.
– Это неправильно, – сказал он.
Она пожала плечами, как та девочка во дворе, у которой отняли скакалку.
– Что поделать.
Склонив голову набок, он посмотрел на девочку. Она увидела свое крошечное отражение в его больших карих глазах.
– Я Сэм, – произнес он.
– Знаю. То есть… я Фрэнки.
– Я знаю. – Он слегка улыбнулся. – Если это имеет значение, Фрэнки, я рад, что отец не забрал тебя.
Он протянул несколько ложек, как букет, и опять покраснел; румянец залил щеки, но он удержал ее взгляд.
– Я тоже, – сказала она.
Фрэнки протянула руку за ложками. Когда он коснулся ее пальцев, ложки выпали из его рук, с грохотом рассыпавшись по столу и полу. Оба отдернули руки, словно обожглись.
«Огонь есть всегда», – сказала я.
В чем Фрэнки не призналась
В том, что произнесла имя Господа всуе, до того как Чик-Чик успела шлепнуть ее полотенцем или бросить в нее помидор. Что украла ложку сырого теста для пирога, перед тем как поставила его в печь. Что оставила во дворе ту записку Сэму. Что он приходил после ужина в столовую мальчиков. Что они соприкоснулись руками. Что ей хотелось и других прикосновений. Что с тех пор он каждый день приходил с ней повидаться. Что она все время о нем думала. Что мысли о нем вытесняли все другие из ее головы, словно остальной мир больше не имел значения. Что Гитлер мог бомбить Чикаго, а она и не заметила бы.
В чем она призналась: что в коттедже Тони стало слишком многолюдно, и монахини перевели ее к старшим девочкам, в коттедж Фрэнки. Что Тони из кожи вон лезла, чтобы взбесить Фрэнки и всех остальных, и это срабатывало. Что Тони следовало бы послать в Германию шпионить на Америку, потому что после десяти минут в одной комнате с ней Адольф раскололся бы как яйцо.
– Кто тот парень, с которым ты разговаривала?
Фрэнки и Тони шли за сестрой Берт последними в строю. По субботам днем сестра Берт любила около часа гулять с девочками по городу, позволяя им смотреть на витрины, а тем, у кого была мелочь, – покупать в кондитерской сладости. Обычно на таких прогулках Фрэнки болтала с Лореттой. Сегодня же на нее набросилась с вопросами Тони.
– А? – переспросила Фрэнки. – Кто?
– Тот высокий парень, с которым ты разговаривала. Кто он?
– Я не разговаривала ни с какими парнями.
– Нет, разговаривала. Я тебя видела. Во дворе у желтой линии.
– Ты чокнулась? Я никогда бы не зашла за желтую линию, – сказала Фрэнки.
– Я не говорю, что ты за нее зашла, я сказала, что ты стояла у линии.
– Это теперь преступление?
– Кто был этот парень?
– Какой парень?
– Который стоял за желтой линией, – ответила Тони громче.
– Если ты не заметила, все мальчишки находятся за желтой линией. В «Хранителях» так заведено.
– Разумеется, я это заметила, – не унималась Тони. – Мне просто интересно, когда это заметила
