О садоводстве ярко писал Иоганн де Тунманн, отмечавший, что «…яблони, груши, сливы, вишни, айва, ореховые деревья растут везде в изобилии, несмотря на то, что фруктовым деревьям уделяется мало внимания или никакого ухода». Рейи, посетивший Крым в самом начале ХІХ в., упоминает, с какой гордостью ширинский бей, принимавший его, похвалялся своим хозяйством, обращая внимание «на многочисленность и красоту плодовых деревьев (в его саду) и говорил: “Утверждают, будто татары ничего не сажают, а разве русские посадили эти деревья?”» А посетивший Крым Жильбер Ромм[7] восхищенно писал: «Нет ничего прекраснее Алуштинской долины; сплошь тянутся плодовые сады. У подножия большинства деревьев вьется виноградная лоза, ветви и плоды которой переплетаются с ветвями деревьев. Нежащая глаз зелень ковром покрывает землю, повсюду орошаемую при посредстве каналов, которые доставляют воду на возвышенные места с верховьев речки».

Многие сады, оставшиеся без присмотра после захвата Крыма Российской империей и в особенности после того, как под давлением имперской политики, а то и вовсе вследствие принудительного выселения, местные жители покидали полуостров, приходили в упадок, деревья в них гибли и вырождались. Новые хозяева Тавриды чаще всего не обладали необходимыми знаниями, навыками и умениями, да и попросту желанием для того, чтобы заботиться о брошенных изгнанными трудолюбивыми хозяевами садах. Весьма красноречиво описал опустошение Крымского полуострова после российского завоевания один из иностранных путешественников. Завоеватели, по его словам, «опустошили страну, вырубили деревья, разломали дома, разрушили святилища и общественные здания туземцев, уничтожили водопроводы, ограбили жителей, надругались над татарским богослужением, выкинули из могил и побросали в навоз тела их предков и обратили их гробницы в корыта для свиней, истребили все памятники старины» и, в довершение всего, «установили свое отвратительное крепостное право».

В таких условиях лишь неприхотливые виды деревьев, постепенно вырождаясь и дичая, могли еще многие годы радовать людей своими плодами. Призрачные следы роскошных некогда садов Крымского ханства можно и сейчас увидеть в малонаселенных регионах полуострова, там, где цивилизация за последние два с лишним столетия не прошлась своим неумолимым катком перемен. Следует отметить, что садоводством на Крымском полуострове занималось во многом местное, коренное к тому времени христианское население – греки и армяне, и когда они были выселены отсюда в 1778 г., оно начало приходить в упадок.

Владели крымские татары и глубокими познаниями выращивания бахчевых культур – прежде всего дынь и арбузов, тыкв. Именно из Крыма и сами эти культуры, и их заимствованные из татарского или турецкого языков названия пришли на юг Украины и России.

Об оседании татар на земле свидетельствуют также изменения в их бытовой жизни, зафиксированные иностранными наблюдателями. Так, французский путешественник Гийом де Боплан уже в середине XVII в. отмечал, что «татары, проживающие в городах, более цивилизованы: выпекают хлеб, схожий с нашим, любимым их напитком является брага, которую готовят из вареного проса». К концу же XVIII в. большая часть крымцев уже перешла к земледелию и оседлому образу жизни. По-старому кочевали лишь орды и колена ногайцев, тогда как аймаки крымцев уже почти полностью отказались от своего давнего традиционного образа жизнедеятельности, заменив его новым, более цивилизованным и спокойным. Упоминавшийся выше Рейи описывал Таврический полуостров, представший его взору в начале ХІХ в.: «Взгляд с удовольствием отдыхает на татарских селениях, разбросанных среди рощ, групп высоких тополей, обработанных нив и лужаек, орошаемых Салгиром».

По мере распространения у татарского населения Крыма земледелия и постепенного перехода к оседлости у крымских татар оформилась сельская община, называвшаяся джемаат. Во многом она складывалась под влиянием традиций местного оседлого земледельческого населения и признавалась центральной властью и как общественно-экономический, и как административно-территориальный институт. Земля общины считалась общей собственностью всех ее членов, а сама община в целом признавалась с точки зрения государства и бытовавшей правовой системы в качестве юридического лица – известны материалы сделок и судебных дел, в которых джемаат выступал в качестве свидетеля, истца и ответчика, продавца и покупателя.

Джемаат совместно владел также колодцами, дорогами, пахотной землей. Члены общины должны были совместно обрабатывать землю, которая принадлежала общине. В случае посягательства стороннего лица на часть земель, распахивавшихся представителями джемаата, в суде в качестве истца выступала община в целом, а не только тот, кому захваченный соседями надел полагался в запашку. Существование этого краеугольного принципа хорошо демонстрируют судебные разбирательства и решения XVII–XVIII вв. Так, в 1668–1671 гг. Монайская община судилась с Асской, поскольку та захватила и вспахала часть ее земли. Общинную собственность на хлебопахотные земли демонстрирует и судебное решение по поводу разбирательства 1665 г. между общинами деревень Насыр и Огуз-Тепин, в котором было прямо сказано, что ранее указанные джемааты совместно обрабатывали пахотные земли, а затем разделили их.

Внутри общины пахотная земля могла распределяться либо примитивным «захватным» способом – тот из общинников, кто первым начинал обрабатывать тот или иной участок, получал право в текущем году использовать его по мере своих надобностей. Уже первая проведенная татарином на занятом им участке борозда была знаком, закреплявшим за ним выбранную для запашки делянку.

Впрочем, вскоре, параллельно такой примитивной методе застолбления наделов, возникала более прогрессивная паевая система, когда вся хлебопахотная земля разделялась по паям – так называемым арканам, – после чего каждый представитель джемаата получал отдельный пай в свое пользование. Со временем эти наделы закреплялись за определенным родом в качестве родовой частной собственности. Постепенно земля становится объектом купли-продажи, передается по наследству. Это открывает возможности для размывания общинной собственности и даже отчуждения отдельных участков земельных владений джемаат. Известен ряд судебных процессов начала XVII в., в которых истцы обвиняли ответчиков в незаконной продаже участков, совместно принадлежавших тому или иному роду.

Так, в 1612 г. проживавший в деревне Урлюк некий Эвмер, сын Дутый Аджия, обвинил в суде своего старшего шурина Отеш в противоправной продаже Амет Аджию участка земли за 48 овец. А когда год спустя, в 1613 г., житель деревни Джан Акмас Эмельдеш Болек, сын Чопная, фактически продал свой пахотный пай, в обмен на 25 овец с ягнятами, некоему Али-паше, то суд признал, что отныне это уже владение Али-паши. Такое же решение было вынесено в 1668 г. в пользу Кокоз-Аталыка, купившего за 60 золотых и «горсть» акчей луговую землю у жителя деревни Бахши некоего Кары Кильдмаджи. При этом судья заявил, что отныне Кокоз-Аталык «владеет и распоряжается ею (землей), как ему заблагорассудится».