– Нормальные отношения. Мы учились на одном курсе в театральном училище. Д-д-дружили, – сказал Ларин, тряся небритым подбородком на букве Д. – Часто пересекались на съёмках.

Клим поправил тёмные волосы и отвёл взгляд. Что он скрывает?

– Не волнуйтесь. Мы во всём разберёмся, – сказала Регина и положила ладонь на нервные тонкие пальцы актёра.

Зал ресторана начал таять, пока не вздрогнул и не исчез совсем. А Клептоманка перенеслась в воспоминание подозреваемого.

– К-к-к-клим! Дуралим! К-к-к-клим! Дуралим! – плевался в лицо беззубый, наголо стриженный Витюша Суслик. Плевался – в прямом смысле этого слова.

– С-с-сам ты, С-с-суслик, д-ддуралим! – пытался парировать Клим, вытирая слюни Витюши с лица, но ребята во дворе смеялись ещё громче.

Брать заику в игры, в футбол они отказывались. Клим уходил домой, забивался в кресло и читал толстые книги, пока бабушка орудовала на кухне. Шекспир, Островский, Чехов – к двенадцати годам мальчик перечитал всю классическую литературу из библиотеки отца.

В школе Клим старался держаться в стороне. Если вызывали к доске, волновался и заикался ещё больше – разобрать, что он говорит, было невозможно. Учителя бросили эту затею и оставили его в покое. Пока в восьмом классе всё очень круто не изменилось.

– Ребята, кто хочет записаться в театральный кружок? – спросила преподаватель литературы на одном из уроков.

Новая учительница русского языка и литературы только что окончила институт и кипела энергией как электростанция. Книжный клуб, конкурс чтецов – что она только не устраивала в школе. Настала очередь школьного театра.

– Ларин, вот ты хочешь попробовать себя в роли Хлестакова? – сказала она, подходя к парте в самом конце класса.

– Я?! – удивился Клим.

– Посмотри, какая у тебя фактура – высокий, стройный. Вылитый Хлестаков. Решено! Учи роль.

Учительница положила на парту стопку листов – текст постановки, развернулась и пошла дальше.

– Так. Нам нужен ещё городничий, Добчинский, Бобчинский, чиновники, жена и дочь городничего.

Клим, ошеломлённый таким поворотом, даже не смог сопротивляться, взял листки и уставился на них как баран на новые ворота. Он и на сцене?! Как это возможно? Эту комедию Гоголя он прочитал два года назад, но сейчас не узнавал ни единого слова.

Ночью Клим не спал. Думал и думал. А потом принял решение – он БУДЕТ выступать, а там: или он сломается, или победит.

В день первой репетиции Клим бодро взошёл на сцену и просто сказал:

– Ужасно как хочется есть! Так немножко прошёлся, думал, не пройдёт ли аппетит, – нет, чёрт возьми, не проходит. Да, если б в Пензе я не покутил, стало бы денег доехать домой. Пехотный капитан сильно поддел меня: штосы удивительно, бестия, срезывает. Всего каких-нибудь четверть часа посидел – и всё обобрал. А при всем том страх хотелось бы с ним ещё раз сразиться. Случай только не привёл. Какой скверный городишко! В овошенных лавках ничего не дают в долг. Это уж просто подло.

Одноклассники замерли. Ларин ни разу не споткнулся. Больше того, заику было не узнать, он перевоплотился полностью. Куда делся тихоня? Что сталось с вечным молчуном?

После репетиции заикание к нему вернулось. Так и повелось – на сцене Клим говорил без запинки, вне сцены продолжал заикаться. Зато теперь у него была мечта и цель в жизни – лицедействовать, стать великим актёром, покорять сердца миллионов. С этой мечтой он пришёл в театральное училище. Там Клим и встретил заклятого друга. Два красавчика на курсе – Клим Ларин и Лев Амурский, брюнет и блондин, должны были подружиться. Только один из них всегда был главнее в этой дружбе.

– Так-так. Лев, ты у нас будешь играть Ромео. Анечка, ты – Джульетта. Клим, ты – отец Ромео, – объявлял распределение ролей художественный руководитель в театральной мастерской.

В каждой учебной постановке Амурскому доставалась главная роль, Ларину – роль второго плана.

– Не переживай, дружище. Когда-нибудь настанет и твой звёздный час! – говаривал самодовольно герой-любовник. А сам при этом мерзко улыбался. Так и хотелось двинуть ему по пухлым губам, потом подбить глаз, чтобы прямо кровью налился, а синяк не проходил недели две, чтобы все съёмки в его долбанных сериалах остановились.

Клим скрипел зубами, но продолжал улыбаться – надо уметь держать лицо. Тем более при Анечке. Эх, как же она хороша! Как смотрит сквозь полузакрытые веки. Как ходит медленно, плавно, грациозно. Как говорит тягуче, с приятной хрипотцой, аж сердце замирает.

И вот опять. Опять! Амурскому дали главную роль в картине – герой, партизан, а он – лишь запасной аэродром, на который посадили самолёт из Москвы, когда он летел сюда на пробы.

А ещё Анна. Перед вылетом они поссорились, и она такого ему наговорила. Однокурсница Анечка стала его женой, но он так и не стал её любовью. Она всегда любила и будет любить только Лёвушку. Вот так и сказала.

Регина убрала руку от актёра и посмотрела на него другими глазами. Да, мотив есть: зависть и ревность, ревность и зависть – всё в нём перемешалось в одну гремучую смесь. Но мог ли он убить? Подкараулить соперника возле дома и всадить нож. И что он сейчас заливает водкой? Утерянную любовь жены или убийство заклятого друга?

Эти размышления по дороге в архив прервал звонок. Регина достала мобильный и нахмурилась.

– Да, Алёна, я тебя слушаю.

– Региночка, ну, чем ты меня порадуешь? – спросила бывшая одноклассница.

В голосе Новак было столько надежды и ожидания чуда, что Ростоцкая не знала, что ответить.

– Солнце ярко светит. Уже радость.

– Светит, да не для всех ярко, – с упрёком сказала Алёнка. – В нашем деле есть какое-то движение?

– Какое-то?! Да ты что! Очень насыщенное движение… в нашем деле. Подозреваемых много…

– Так что же Медвежонка моего не отпустили до сих пор? – возмутилась женщина.

– Ты не даёшь мне договорить. Подозреваемых много, а прямых улик на них нет. Одни мотивы и смутные подозрения. Улика только у твоего Гаврильева. И веская такая, прямая улика. Понимаешь? Орудие убийства с отпечатками пальцев.

– Ну как же так?!

– Ещё и свидетель есть, – напомнила ей Регина.

Возникла пауза. Алёнка вздохнула. Регина показалось, даже заплакала.

– Ноги у него больные, понимаешь? Он в десантуре когда служил, прыгнул с парашютом неудачно, с тех пор болят. В тюрьме ему каждый день за год идёт. С такими-то ногами.

– Допрыгался, значит. Кроме убийства, у него ещё соучастие в кражах. Помнишь?

– Да, помню я, помню. Помоги ему. Умоляю тебя!