— Да, — согласилась я и, погладив его по плечу, на несколько секунд задержала руку на груди.

Глаза в глаза. Медленные шаги и тягучие звуки саксофона. Теперь уже я сама прильнула к нему, обняла за шею.

— Ты невыносимый, Терентьев, — шепнула ему в губы. — Но что-то в тебе есть… Знаешь… — прошлась пальцами по линии роста его волос, глянула из-под ресниц. — Если я похожа на молодое вино. Ты, — ещё один выдох. — Ты на выдержанный коньяк. Вначале пьёшь и не чувствуешь…

— А потом? — голос его звучал совсем сипло.

— А потом бьёт так, что теряешь себя, — прошептала и тронула губы своими.

Он прижал меня так крепко, что я буквально слилась с ним, стала одним целым. Порывисто обхватила его второй рукой и, уже не понимая, он целует меня или я его, приоткрыла рот. Жарко… Жарко и хорошо, до дрожи, до стона.

Застонала, чувствуя его вкус, его лёгкий пьянящий запах. Саксофон звучал всё громче, звуки клавиш оттеняли его протяжную песню, а я растворялась в поцелуе, понимая, что действительно потеряла с ним себя. Ту себя, какой сделал меня Эдуард и, кажется, нашла прежнюю, настоящую. Дарину, какой я была, какой хотела быть и какой всё ещё надеялась стать.

— Ты не загадал желание, — негромко сказала я, когда одна мелодия, прервавшись, перетекла в другую — такую же чувственную, неспешно-тягучую. — Свеча…

Опустила ладонь на грудь Демьяна. Мы так и стояли посреди кабинета, каблуки моих туфель утопали в ворсе ковра, пальцы Демьяна касались моего бедра. Тёплый желтоватый огонёк тянулся вверх, образуя вокруг себя мягкий желтоватый свет.

Демьян нехотя перевёл взгляд на свечу и, выпустив меня из рук, вернулся к столу. В каждом его движении было нечто грациозное и при этом несдержанное, выдающее его характер. Обойдя стол, он опёрся о него обеими руками, посмотрел на меня, и я увидела отражающийся в его глазах танцующий огонёк свечи. Миг, и огонёк погас, но взгляд его обжигал, как и за секунду до этого.

— Как думаешь, сбудется? — спросил он и, вытащив из торта ломтик шоколада, положил его в рот.

— Смотря, что ты загадал, — я подошла к нему и опять присела на край стола. Демьян посмотрел на мои ноги, потом мне в глаза.

— Тебя, Дарина, — сняв с торта орешек, он обмакнул его в крем и поднёс к моим губам. Провёл, оставляя на нижней сладкие сливки и, глядя в глаза, проговорил: — Я загадал тебя. Сбудется?

— Да, — сказала на выдохе. Слизнула крем и встала. — Сбудется, Демьян.

— Когда? — не отводя взгляда.

— Сегодня, — взяла его за руку и, забрав орешек, положила его обратно на торт. — Сейчас.

Поднесла пальцы ко рту и собрала губами остатки крема.

Демьян шумно втянул носом воздух. Звук его вдоха отозвался внутри меня чувственным трепетом, предвкушением неизбежного — того, что должно было рано или поздно произойти, теперь я понимала это.

— Сейчас? — совсем глухо переспросил он, обхватывая мой затылок, взглядом впиваясь в лицо.

— Сейчас, — последний шаг к нему.

Расстояния между нами не осталось. Как и несколькими минутами ранее, покачиваясь в танце под звуки джаза, я прижималась к нему, чувствовала его всем телом. Ладонь его опустилась на мою шею, пальцы мягко прошлись вдоль позвонков и устремились к волосам. Демьян собрал их и сразу же отпустил. Я провела ладонями по его груди, расстегнула пуговицу на рубашке, за ней ещё одну. Ниже, до тех пор, пока не добралась до пояса брюк. Высвободила рубашку и распахнула её.

— Хочу тебя, — призналась честно, касаясь его кожи, тёмных колечек волос, задевая кончиками пальцев маленькие плоские соски. Прижалась губами и несдержанно застонала, когда он, обхватив мои ягодицы, дал мне почувствовать силу своего возбуждения.

— Это лучший день рождения, что у меня когда-либо был, — просипел он, порывисто дёрнув молнию платья у меня на спине.

— Не правда, — сдавленно, рвано засмеялась и тут же снова застонала, почувствовав, как ладонь его устремилась в образовавшийся разворот.

Не церемонясь, Демьян дёрнул платье, стянул его с моих плеч и тут же поцеловал плечо, шею с такой откровенной неистовостью, как будто изголодался по мне. Как будто ждал этого момента так сильно, как ничего до этого.

— Демьян, — зашептала я, не зная, чего хочу сказать. Мне нравилось слышать, как срывается с его губ моё имя и нравилось самой снова и снова повторять: — Демьян…

— Правда, — моё платье, подчиняясь его воле, с шорохом опустилось к ногам.

Ладони его заблуждали по телу — вдоль позвоночника, по бокам. Он что-то говорил, шептал, но я не могла разобрать слов. Охваченная жаром, дотронулась до его живота и почувствовала, как напряглись мышцы. Пуговица, молния ширинки…

— Нет, — возразила снова, хотя вряд ли слова имели для нас обоих значение. — Не правда. Но это не важно, — расстегнула его брюки и, запустив ладонь под них, почувствовала его — желающего меня.

Низ живота заныл так сильно, что я всхлипнула, болезненное напряжение между ног стало невыносимым. Он просто касался меня, гладил, а я… Я просто откликалась на него. Он звал, и я шла за ним.

Дёрнув вниз брюки, сама прижалась сильнее, обхватив ладонью плоть, тронула большим пальцем головку и подставила шею его губам.

— Тебе следовало уже понять, Дарина, — лизнул вену на шее, щетина кольнула меня, и тут же ещё один горячий поцелуй. — Следовало запомнить. Я не имею привычки врать, — поцелуи вверх, к мочке уха.

Найдя крючок бюстгальтера у меня на спине, он расстегнул его и тут же, сняв лямки с плеч, обнажил грудь. Обхватил и зарычал, стоило мне провести пальцами по его плоти — вдоль надувшейся вены, до основания и обратно. По животу и снова вниз, лаская, трогая его и получая от этого самое откровенное, неприкрытое наслаждение, что когда-либо испытывала.

— Тогда соври, — попросила я, судорожно дыша.

Демьян рванул вниз мои трусики. Не с первого раза, но они всё-таки поддались. Кружево скрутилось на ягодицах, нехотя опустилось на бёдра, а потом упало поверх платья.

— Соври, — я стянула с него рубашку. Посмотрела на него, ловя в черноте зрачков своё отражение. — Скажи, что всё, что говорил Эдуард — ложь. Скажи, что ты не угрожал ему. Что… — я выдохнула. Рвано, громко.

Клавиши фортепьяно, саксофон, окружающий нас полумрак, взгляд Демьяна и я, стоящая перед ним в одних лишь туфлях, покорившаяся ему и при этом чувствующая себя живой и свободной.

— Скажи, что не платил ему за то, чтобы он…

— Я не платил ему, — Демьян опустил ладони на мои голые ягодицы. Я касалась его, он меня. — Я не покупал тебя, Дарина, — проговорил он, глядя мне в глаза. — И это не ложь.

С губ моих слетел очередной выдох — несдержанный, горячий. Сердце застучало у вдруг сжавшегося горла. Одновременно меня обдало пламенем и окатило холодом, а уже буквально в следующий миг время перестало существовать.