Тесно прижатая, я чувствовала только губы Демьяна на своих и, неровно выдыхая, постанывая, ловила его поцелуи. Охватившая меня горячка сводила с ума, его пальцы сводили с ума, его возбуждение отдавалось во мне моим собственным.

— Если я поверю тебе, а это окажется ложью… — сквозь поцелуй зашептала я. — Я не прощу. Не прощу, Терентьев.

— Для того, чтобы получить женщину, мне не нужно покупать её, — он втянул носом запах моих волос, провёл кончиком носа по виску и поцеловал меня в скулу. Прикусил кожу, лизнул и, взяв меня за локоть, с нажимом провёл по плечу. — Женщину можно купить, Дарина. Любого человека можно, — его ладонь прошлась по моему боку до бедра. Но… — долгий взгляд.

— Но? — с замиранием сердца переспросила я.

— Но я не покупаю женщин, — выговорил он твёрдо, пусть даже голос его по-прежнему звучал глухо. — Ты сразу показалась мне особенной. В тот вечер, когда я впервые увидел тебя. И в тот же вечер я решил, что ты будешь моей.

Звук его голоса проникал в меня, обволакивал. Неспешно он ласкал меня, распаляя ещё сильнее, не давая огню, что бушевал внутри, успокоиться даже на секунду. В тот же вечер… В тот же вечер он решил…

— Моей, Дарина, — неожиданно он обхватил мою голову и сдавил сильнее, чем прежде. Так, чтобы я почувствовала его власть, силу, но при этом не причиняя боли. — И, если бы я хотел получить тебя на одну ночь, я бы, возможно, именно это и сделал. Только уже тогда я знал, что одной ночью это может не кончиться.

Жадно, настырно, он впился в мои губы, подтолкнул меня к краю стола. Ложечка, звякнув, упала на пол, я упёрлась ладонью о край. Язык его ворвался в мой рот, ладонь прошлась по ноге от колена к бедру.

Больше я ничего не хотела знать, ничего не хотела слышать — всё, что мне было нужно — здесь и сейчас. С ним, в одном на двоих пламени. Приподняв, он усадил меня на стол и встал между моих разведённых ног. Прижимал к себе, продолжая жадно целовать, не давая и мгновения, чтобы сделать вдох. Я гладила его крепкие плечи, касалась волос, чувствовала, как затвердели его мышцы. Развела ноги ещё шире, желая почувствовать его внутри, желая стать его. Вновь стать его.

— Ночь… — выдохнула я под беспокойный перелив клавиш. — Это наша первая брачная ночь…

Демьян усмехнулся мне в шею. И, придерживая одной рукой ногу, толкнулся вперёд.

— Дарина… — застонал глухо, с наслаждением.

Стон сменился глухим удовлетворённым рыком, и я отозвалась — протяжно, не сдерживая себя. Обхватила его ногами и запрокинула голову, хватая ртом воздух. Быстрые, ритмичные толчки, звон тарелки, саксофон…

Изнывающая, я задела лежащие на краю стола бумаги, и они посыпались на пол. Откинулась на локти и посмотрела на Демьяна снизу вверх. Языческое божество… Несколько прядей волос падали ему на лоб, тени причудливо обрисовывали черты.

— Да… — изогнулась я, падая на спину.

Прохлада дерева контрастом коснулась разгорячённой кожи. Его движение в меня, стон удовольствия, пальцы на бёдрах.

Он гладил мои ноги, врывался в меня, как будто я была первой женщиной, которой он владел за долгие годы. Неистовство, с которым он брал меня, походило на безумие, и я отвечала тем же.

Вскрикнула, чувствуя, как он растягивает меня, как проникает глубже и глубже, лишая мыслей, стирая прошлое.

— Я скучал по тебе, — подхватив под коленкой, он рванул меня на себя. Склонился и припал губами к груди. Прихватил сосок, втянул его в рот и тут же потихоньку укусил, вырывая у меня крик.

— Как же я скучал по тебе, моя дерзкая девчонка, — быстрее, ещё быстрее. — Моя Дарина…

Кончики пальцев покалывало, колени, бёдра ныли. Обхватив грудь ладонью, он сдавил, облизал сосок. Мял меня, заставляя метаться по столу. Я услышала, как ещё одна стопка бумаг, шурша и разлетаясь, упала на пол, как покатились карандаши, ручки. Подалась к нему, встречая его толчок, ухватилась за предплечье, прошлась по руке ногтями.

— Не могу больше, — застонала громко.

Он сильнее сдавил мою грудь, второго соска коснулись губы. Подув на влажную кожу, он с нажимом погладил меня от шеи до живота и, взяв за бёдра, принялся врываться так глубоко, что перед глазами поплыло: кабинет, потолок, маленькие огоньки…

— Демьян… — выгнулась, снова подалась к нему, скользя ладонями по столу, царапая столешницу и не находя опоры. Грудь сладко ныла, кожа стала влажной, волосы липли ко лбу.

— Да, Дарина… — на миг он замер, давая мне почувствовать всего себя. Губы на губах. Он — покрытый испариной, как и я.

Запутавшись пальцами в тёмных волосах, я укусила его за губу, застонала в рот. Наши языки столкнулись, тела ударились друг о друга. Впилась ногтями в его плечи и, услышав, как он в очередной раз сипло выдыхает моё имя, отозвалась:

— С днём рождения. С… с днём… М-м-м… Пожалуйста…

Влажный шлепок, звук поцелуя, кульминация мелодии… Напряжение внутри стало невыносимым. Поймала губами выдох Демьяна. Тело сковал болезненно-сладкий спазм, и я, закричав, повалилась на стол. Дышала ртом, как выброшенная не берег рыба и чувствовала, как он толкается в меня, усиливая моё наслаждение, догоняя, превращая наше удовольствие в одно целое.

Задрожав, он глухо выругался — грязно, откровенно.

— Чёрт подери… — закончил он, и это было самым цензурным, что я услышала. — Это самый лучший день рождения, какой только мог быть…

Он ткнулся мне в шею носом, и я, погладив его по голове, выдохнула. Чувствовала его пульсацию внутри, чувствовала, как он выплёскивается в меня и дрожала. Сглотнула и сделала глубокий вдох. Провела рукой по его спине, по перекатывающимся мышцам, по влажной горячей коже.

— Если так, я рада, — застонала, обводя его лопатки и приоткрыла глаза.

Не успела я сделать это, ощутила на губах вкус крема. Взяв розочку, Демьян выпачкал ею мой рот и слизал остатки с пальцев. Я собрала крем кончиком языка и, дотянувшись, вытерла его нижнюю губу, но руку убрать не успела — он перехватил её и, глядя мне в глаза, поцеловал палец с обручальным кольцом.

— Такую женщину, как ты, невозможно купить, Дарина, — выговорил он. Её можно только взять. Но деньги тут ни при чём. Нельзя взять женщину, если она этого не хочет.

Я не ответила ему. Не ответила, потому что понимала — он прав. Прав.

— Мама и Соня, — Демьян улыбнулся, прочитав выведенную Соней неровную подпись в уголке рисунка.

Я положила ладонь ему на плечо. Провела по руке и тоже улыбнулась, глядя на крупные цветы, кажущиеся особенно нежными в приглушённом свете кабинета.

— Она сама подписала. Я даже не говорила ей об этом.

— Наша дочь — молодец, — сказал он совершенно спокойно, не делая акцента ни на одном из слов, но при этом с гордостью и удовлетворением. Так, будто это были самые обычные слова, какие он говорил уже много раз.