– Заходите, Шиманский, – весьма болезненного вида Роммингер оторвался от просмотра бумаг – количество заключённых увеличивалось день ото дня: успешное продвижение победоносной германской армии в глубь Европы способствовало притоку пленных. Работы также прибавлялось. И была она не совсем по вкусу офицеру, привыкшему к выполнению сложных и опасных поручений во имя победы германского национал-социализма. Но, похоже, Шиманский был прав – он крепко засел в этом месте, вместо того, чтобы руководить слаженными действиями подчиненных при выполнении намного более интересных и почётных заданий, чем день ото дня созерцать серую массу заключённых. К тому же, рана в бедре и осколок свинца в груди беспокоили его всё чаще, не давали покоя ни днём, ни ночью. Но он боялся лечь в госпиталь – врачи могли запросто угробить его, ковыряясь в грудной клетке. С первого раза они не решились достать осколок из опасения задеть сердце, но, на этот раз могут пойти на это – осколок шевелился, медленно и неотвратимо двигаясь к аорте. Так что ничего не оставалось: или подать в отставку и загнуться в душной квартирке, или продолжать служить начальником лагеря и, превозмогая боль, чувствовать, как день ото дня покидают силы. Но оставалась ещё надежда, связанная с придурковатым, как он считал, профессором, которому посчастливилось открыть завесу над бессмертием. Ему, Роммингеру, бессмертие по сути и не нужно, пусть Шиманский вернет ему здоровье, только и всего. Ведь если эликсир способен победить смерть, то уж поправить здоровье – так это пара пустяков, как, например, тому шерпу в Гималаях: мутузили его тогда солдаты в полную силу, казалось, дух из него вышибли, а он через несколько часов как ни в чём ни бывало!

– Я полагаю, господин начальник, вы хотите вернуться к нашему прерванному не так давно разговору? – профессор решился первым начать беседу.

– Вам понравилось моё предложение, не так ли? Вы побыли на попечении врачей и поняли, что прежняя лагерная жизнь действует на вас разрушающе?

– Вы правы. Но в данном случае меня беспокоит не моё собственное здоровье, а безопасность моих близких. Знаете вы или нет, но побывавший здесь господин Руф, этот высокопоставленный и приближенный к Адольфу Гитлеру человек, куратор нашей особой лаборатории, пытался выведать у меня секрет эликсира. Иначе моим детям и супруге грозит неминуемая гибель. Я лгал ему, когда говорил, что знаю не больше своих бывших подчиненных.

– Вам удалось скрыть секрет эликсира? – удивился Роммингер.

– Да. Вы, конечно, можете, позвонить Руфу и передать ему мои слова, но это не в ваших интересах. Я вижу как вам тяжело, и как вы страдаете. И вполне резонно полагаю, что ваше здоровье едва ли в меньшей опасности, чем моё.

– И вы мне поможете?

– Да, помогу. Я сделаю так, что к вам навсегда вернётся ваше здоровье. Вы будете себя чувствовать не просто хорошо, а великолепно. Мало того, вы будете себя ощущать восемнадцатилетним юношей. Все ваши раны бесследно исчезнут. И впредь любые повреждения вашего тела будут залечиваться сами собой и с невероятной скоростью. Разве это не заманчиво – быть вечно молодым?

Роммингер слушал и восторженно переживал, однако, ни чем не выдавал свою радость. Ему не хотелось показывать, как слова профессора воодушевили его и вернули надежду.

– Что взамен? Я делаю режим содержания в отношении вас как можно мягче, перевожу вас на лёгкие работы, например, помощником повара. Этого достаточно?

– Вы шутите, – засмеялся Шиманский. И за такой пустяк вы хотите получить вечное здоровье?

– Разве это пустяк, Шиманский? – возмутился в свою очередь начальник лагеря. Я не хочу, чтобы меня заподозрили в пособничестве врагам Рейха!

– Вы не выслушали меня до конца, гер начальник, – профессор дал время Роммингеру взять себя в руки. – Я прошу не так уж много. Обещайте мне, что поможете моей семье покинуть Германию.

– Как же я, по-вашему, это сделаю? – усмехнулся Роммингер.

– Приставьте к ним кого-нибудь из ваших проверенных военных и пусть их вывезут во Францию. И когда я буду уверен, что они в безопасности, то и вы получите желаемое.

– Почему именно во Францию?

– Там живут родственники жены.

Роммингер почувствовал, как кольнуло возле сердца. Он осторожно вздохнул и задумался. «Надо соглашаться, – подумал он. – Шиманский на самом деле еще глупее, чем я думал. Пусть думает, что жена с детьми уехали в безопасное место. Я поспособствую, чтобы их вывезли, но только не во Францию. Он ничего не узнает. Я смогу заставить его жену под страхом смерти её детей подтвердить, что они в полной безопасности и находятся хоть во Франции, хоть в джунглях Амазонки. После того, как подтвердят, сразу выполню директиву фюрера об очищении Германии от евреев, так что этот Руф ни о чём не догадается. А Шиманского брошу на растерзание собакам при попытке к бегству, после того, как ко мне вернется здоровье, чтобы он никому не рассказал о моем с ним сговоре».

– Ладно. Что я должен делать? Но только сразу предупреждаю – об этот должны знать только мы с вами.

– Разумеется. Не сообщайте Руфу, что я вернулся из госпиталя, хотя бы несколько дней. Немедля увезите мою семью куда-нибудь и спрячьте. Это самое первое, пока их не прибрал к рукам Руф. Молю бога, чтобы он уже не сделал этого! Затем найдите человека, как я уже говорил военного, чтобы он вывез их во Францию, не вызывая подозрений. Как только они окажутся в безопасности, их родственники отправят телеграмму на ваше имя, что все в порядке. Телеграмму пускай подпишет ее троюродный племянник. Как только я прочитаю его имя, которое никто кроме нас, близких родственников, не знает, я, таким образом, удостоверюсь, что вы меня не обманули. Затем я раскрою вам секрет эликсира. Потом делайте со мной что хотите.

– Где вы возьмете эликсир? Он здесь, в лагере?

– Нет. Его нужно приготовить. Но это не займёт много времени. Вы доставите меня в одно место, где я под вашим присмотром приготовлю раствор и дам его вам.

– И где же это место?

– Не так уж и далеко. Не беспокойтесь, я не смогу от вас убежать. Вы, надеюсь, найдете причину, по которой сможете меня вывезти отсюда на несколько часов?

– Такая причина найдётся. Вас повезут как будто бы на допрос.

– Когда начнете действовать?

– Сегодня же. Чувствую, что время работает против меня, чертовски болит грудь.

* * *

Через два дня Роммингер выписал разрешение на вывоз из лагеря заключенного Вольдемара Шиманского для проведения якобы какого-то следственного эксперимента. Роммингер, двое конвоиров и сам профессор ехали в легковой машине. Их сопровождала еще одна машина с вооруженными солдатами.

Место, которое назвал Шиманский, находилось в десяти-пятнадцати километрах от Берлина в небольшой деревне, где жили потомки шахтеров, когда-то добывавших в этих местах уголь. Угольные запасы давно иссякли. Лишь заброшенные шахты остались свидетелями старинного промысла. В этой деревне прошло детство Шиманского, сына польского эмигранта, который при жизни сделал многое, чтобы талантливый, весьма способный к наукам единственный сын получил достойное образование и вышел в люди. Из родственников никого не осталась, но неплохо сохранился небольшой родительский дом, за которым присматривали пожилые соседи. В этот дом профессор, предчувствуя свой арест, предусмотрительно вывез гималайский минерал и спрятал его в подполье.