Они остались вдвоем, мать скрестила на груди руки.

— Почему остальные не приехали? Мне так нужны мои дети.

— Они так решили, им не понравилось, что ты приехала сюда, а не к дяде Чарли. И если ты хочешь их видеть, придется сделать над собой некоторое усилие.

— Я не могу туда поехать. Не могу находиться так близко от места, где твой отец… о, я не могу даже думать о поездке в этот дом. Я не справлюсь с похоронами… — Ее голос оборвался.

Артемас устало взглянул на нее:

— Возьми с собой Бернарда — уверен, он не откажется. Только знай — Джеймс уже достаточно взрослый, чтобы определить, что шофер исполняет и другие обязанности, помимо водительских. И если не хочешь, чтобы Джеймс тебя презирал, скажи Бернарду, чтобы не приближался к тебе перед всей семьей.

Она подалась вперед, лицо исказилось.

— Да как ты смеешь?! Причинять Бернарду неприятности на похоронах твоего отца?!

— Меня не будет на похоронах. Я не испытываю никакого сыновнего долга перед ним. Но другие пойдут… если захотят.

— Ты восстановил против нас братьев и сестер!

— Нет, вы сами постарались.

— Убирайся!

Артемас спокойно пошел к входной двери. Вслед ему донеслось:

— Ты убил его! Я точно знаю! И если тебя обвинят в этом, я никогда уже не выйду в свет!

Он гордо выпрямил спину и, не проронив ни слова, плотно прикрыл дверь.

* * *

— Как мать? — Джеймс выскочил ему навстречу, когда Артемас вернулся к дяде Чарли. Остальные дети, бледные и осунувшиеся, окружив старшего брата, с надеждой смотрели на него.

Артемас немного помолчал, потом как можно более непринужденно сообщил:

— Она очень скучает и, если не сляжет, приедет повидаться.

Дети разошлись, а Джеймс, выждав немного, шепнул Артемасу:

— Это ложь.

Артемас окинул его красноречивым взглядом и поник головой. Джеймс неловко похлопал брата по плечу:

— Ладно, это не важно. Поверим во что-нибудь другое.

* * *

«Дорогая Лили».

Артемас задумался, за окном не было видно ничего, кроме жуткого снегопада и темноты. Пучок света от настольной лампы придавал ему определенную уверенность, заставлял надеяться. Он склонился над листом бумаги. Что написать о последних двух месяцах одиннадцатилетней восторженной девочке?

Никакой правды. Только надежды.

Он спрашивал ее о школе, о прогулках в лесу, любимой белке, которую она нашла в разрушенном гнезде, коровах, которых держали ее родители, чтобы иметь дополнительные средства. Он обращался к ее отцу с просьбой описать все сады Голубой Ивы, напоминал ей, что в один прекрасный день принц вернется, чтобы открыть дом и восстановить сады. Правда, ей придется запастись терпением, прежде чем он сможет сдержать обещание.

Неделю спустя после похорон отца Артемас получил ответ на почтовой открытке с цветами.

«Все в порядке. Я буду тебя ждать, — писала Лили. — Ты вернешься, потому что обещал».

Однажды утром бабушка как-то уж очень поспешно вызвала его. Там уже сидели Тамберлайн и Ламье. Артемас вздрогнул от жуткого предчувствия.

В глазах бабушки светилась любовь и печаль. Она тихо вздохнула:

— Отец Сьюзен застрелился прошлой ночью из пистолета, из которого убил Крейтона. Все кончилось, мой дорогой.

Он подумал о Сьюзен, о ее развалившейся семье, потом о своей. Невозможно передать мириады эмоций, которые он ощущал в тот момент. Внук молча кивнул. Слезы брызнули из глаз, он отвернулся к окну и, сунув руки в карманы, насупился.

Тамберлайн низким и полным эпического резонанса голосом многозначительно заметил:

— Король умер.

А Ламье добавил:

— Да здравствует король!

Мать лежала на большой кровати с пирамидками по углам и плакала, отец громыхал кастрюлями на кухне. Майское утреннее солнце уже палило вовсю, обещая жаркий и душный день.

— Успокойся, мам, — утешала Лили, садясь подле и откидывая спутанные рыжие волосы с ее лба. — Через пару месяцев все пройдет, спина станет как новенькая.

Закусив нижнюю губу, мать взяла себя в руки.

— Доктор, конечно же, прав. Я чувствую себя совершенно разбитой.

Прежде Лили никогда не видела мать такой беспомощной и расстроенной. На пищевом заводе ей сказали, что у нее не хватает сноровки, и в связи с травмой уволили с работы. Мало им того, что она таскала двадцатифунтовые мешки с собачьим кормом по восемь часов в день, нужны еще какие-то доказательства!

Все в душе Лили бушевало, но она не стала подливать масла в огонь:

— Ты не беспомощна, у тебя есть дочь: я помогу, приведу в порядок твои платья, и как только тебе полегчает, ты второй раз в жизни выйдешь в королевском свадебном наряде.

Мать фыркнула, но постаралась выпрямиться, отчего лицо ее исказилось гримасой боли.

— По крайней мере у меня еще крепкие зубы.

— Точчо! Раз ты в состоянии кусать и жевать, ты еще хоть куда.

Лили помогла матери подняться с кровати, и они прошаркали в ванную. В большом зеркале в углу отразились два сгорбленных рыжих ангела в длинных хлопчатобумажных ночных сорочках. Побледневшая мать, согнувшись в три погибели, еле ползла рядом с раскрасневшейся от тяжести Лили.

Лили подвела мать к зеркалу в ванной, та махнула на дверь:

— Спустись и посмотри, приготовил ли отец яичницу. Остальное я сделаю сама, чтобы уж совсем не расклеиться.

На лице матери застыло упрямое выражение. Лили вбежала на кухню, чмокнула отца в щеку и отняла у него чашу, в которой он крюком взбивал яйца.

— Ты заржавеешь, — пошутила она и вытерла крюк кухонным полотенцем.

Он силился улыбнуться, но как-то отрешенно опустился на стул и застыл над кружкой кофе, уставившись в одну точку. Лили встала к плите и вдруг, улучив момент, объявила:

— Я получила работу. Тетушка Мод договорилась с Фридманами. После школы я буду работать в их оранжерее.

— Тебе же только четырнадцать, — возразил отец.

— Поэтому я спрашиваю твоего разрешения. — Она посмотрела на отца в упор. — Подумай. Каждое утро ты по пути станешь отвозить меня на работу, а вечерами забирать домой. Мы с тетей Мод уже все продумали. Это же пять долларов в час, папа! Без налогов. Они будут платить из кассы, поскольку мистер Фридман не хочет заносить меня в книгу.

— Хорошо ли уходить от налогов, все порядочные люди должны платить государству.

— Пап, правительство тратит столько денег, сколько мы и не видели за всю нашу жизнь, а наша семья нуждается в каждом пенни.