А Колобок совершает новую инициацию — Инициацию Убийством.

Дедушка и Бабушка — еще и герои русской некрошизы, неофиты Юфита, с мамлеевскими утробушками.

Утроба — глубина патологии, бездна клыкасто-хищная, кишечник бога. То коллективное бессознательное, что превращает людей в тотальных поедателей.

Большая жратва.

Здесь бегство Колобка деликатесно.

Упустить его — светская игра, гурманство. Этикет позволяет играть в Колобка. Играть в Колобка можно долго. Но, в конце концов, Колобка ДОЛЖНЫ съесть. В этом трагизм, обреченность, Судьба Героя, Камю, «Миф о Сизифе», экзистенция пищи.

И, дабы не погибнуть бессмысленно, Колобок совершает Инициацию Отравлением. Колобок отравлен, но он не мертв, «Вопрос не в том, чтоб „Быть или не быть“, Как избежать обоих состояний?»

Превращение Колобка в особую субстанцию, уходящую за грани жизни и смерти, достигается отравлением. Алхимическая фантазия. Полониевая улыбка.

Колобок, наконец, отдает себя на съедание. Но в этом он не Христос, а Токсический Мститель, Черный Чернобыльский Маг, зариновое озарение Секо Асахары.

И бледным, как античная маска смерти, лицом убитого Литвиненко, губами его мраморными, смрадными изрыгается глумливый убийственный смешок. А над ним щербатым скальпом Ющенко, болезненно-желтым месяцем, повисло НЕЧТО СМЕЮЩЕЕСЯ — ХОХОЧУЩЕЕ

НИЧТО…

А потом тихонько улыбнется месяц, и обернется Колобком.

Впереди у Колобка битва с Богом.

Бог умер. Да здравствует Колобок!

Конец.

Этой политической осенью в Россиюшке открылась дорога в ад. Она всегда была раскрыта для тех, кто понимает толк в метафизике определенных сфер. Но никогда доныне эта дорога не делалась столь коммунально-доступной, столь открытой для всех.

А в глубине Черной Дыры — и вправду, вместо лубочного «бога», вместо мистического фюрера, даже вместо «батюшки-царя» сидит покрытая волдырями, что твоя карта Евразии, тошнотворно-инфернальной расцветки Крыса. И уплетает за обе щеки какого-нибудь (например) начальника сварочного цеха.

Самое главное, что за всей этой черной воронкой, за всей этой русской бездной — ничего нет, абсолютный ноль, пустота. Которые на поверхности лишь отражаются обманчивым мреяньем псевдосмыслов, порождающими излишние движения, некую призрачную суету, ошибочно принятую за жизнь.

В связи с аналогиями по поводу «Рussy riot», коих стали сравнивать с неудавшимися Жаннами Д'Арк, заметим, что в отличие от оригинала у них не было знатного продюсера.

А кто был продюсером — да и создателем — Орлеанской девы Жанны? Жиль де Рэ — аристократ, освободитель Франции, сделавший самого короля, возведя дофина на престол и затем казненный за массовые убийства детей и сатанизм.

Но он был еще и актером, свою казнь он тоже превратил в спектакль. Явно человек работал на будущее, его постановка тиражировалась с тех пор бессчетное количество раз. И всегда с аншлагом. Подражатели, которые приближались к оригиналу переживали успех, копировавшие неудачно — справедливо проваливались. Но до уровня самого Жиля де Рэ добрались немногие.

Жиль де Рэ осуществил постановку — постановку политическую — своими силами, но ел ли он детей, как ему приписывается, пытал ли их, насилуя и расчленяя? Скорее всего — да.

Но такова суть аристократии, абсолютное подчинение всех своей воле, даже воле извращенной. Жиль хотел по некоторым причинам быть казненным — это путь в бессмертие, как для него, так и для его героини, которую в противном случае никто бы не запомнил.

Тема девственности вообще в католическом мире довольно банальна и тиражирована. Но девственница боевая, освобождающая Францию от оккупации — это оригинально. Настолько, что тема была позже повторена в виде Елизаветы I Английской, королева-девственница, сокрушающая Непобедимую Армаду и казнящая Марию Стюарт.

Там были свои продюсеры. Но учились они все явно у де Рэ.

Страдание — это, пожалуй, основная и единственная российская скрепа. В матрице россиянина казенными нитками на зигующем зингере прошито — «Сам страдал, пусть другие страдают». Это основа основ всех тех, невозможных к существованию особей.