Галя вытянула меня из шатра, где сладким безмятежным сном почивали наши невольные спасатели, и, оттащив подальше в заросли, сунула в руки мою авоську и какой-то сверток.

– Балда! Надо помыться, пока все спят! Не будешь же ты оголяться на виду у всех?

– Нет, конечно, – удивилась я. – А зачем?

– Не знаю, как у тебя, а у меня в трусах полно песка, как в песчаном карьере. Всю ночь скрипел!

Я поерзала задом по земле. Она права! Лучше это сделать, пока все спят.

Галя повела меня в обход холма, налево от лестницы, ведущей в храм. Он высился над нами высокой резной башней, уходящей в безбрежное небо. Лианы покушались на его древнее основание, склоны холма густо поросли тропической зеленью, пышной и ароматной. В сумраке ночи легко было представить себе древние обряды, мистические и кровавые, свершавшиеся здесь сотни лет тому назад – при свете факелов, под заунывные трели старинных инструментов. Храмовые танцовщицы кружатся и колышутся, как языки священного огня, впадают в исступление и падают на землю, как осенние листья. Верховный жрец приносит кровавую жертву, гром небесный, прокатываясь по небосклону, возвещает – жертва принята. Страшно!.. Мы обогнули куст азалии и оказались перед гротом. Прямо из глубины холма бил источник: «одетый» в мрамор, он изливал свою струю в резную чашу, переливаясь через отполированные веками края, вода падала в маленький бассейн, из него – в следующий и по выложенному камнями желобу текла дальше, в долину.

Умыв лицо под струей, я, робко озираясь, начала раздеваться.

– А ты уверена, что здесь можно мыться? Вдруг этот водоем – священный?

– Да брось ты ерунду городить. Вчера тетки-паломницы в нем посуду мыли.

– А в какой чаше?

– В нижней, – подумав, ответила Галя.

– Мыться мы тоже будем в нижней. На всякий случай.

Волновалась я зря. Мы успели навести чистоту с помощью позаимствованного у спящих паломников мыла, обсушиться, простирнуть бельишко. Но никто так и не появился.

Радуясь собственной предусмотрительности, я оделась в чистое сари и, счастливая и довольная, повернулась к Галине. Она стояла с кучей выстиранного белья в руках и даже не делала попытки одеться.

– Ты что? – удивилась я. – Одевайся.

– Во что? В это? – она потрясла у меня перед носом мокрыми джинсами.

– А у тебя другой одежды нет?

– Кто орал – ничего не бери, одежду всю бросай, только то, что на жопу натянешь?

– Ну…

– Раздевайся! – Галя пошла на меня, заслоняя своей тушей полнеба.

– Э, э, ты чего! А-а!

Но Галя, отбросив в сторону свое шмотье, поперла на меня – не хуже африканского носорога. Силы наши явно были неравными, оставалось одно – бегство. С пронзительным визгом я сиганула в заросли, Галя – за мной. Через пять минут почти весь лагерь был на ногах. Перепуганные люди, ничего не понимающие спросонья, решили, что на нас напал насильник, и с фонарями и факелами кинулись в кусты – ловить злодея. Сердобольные женщины, взяв меня и пышущую злобой Галю под руки и списывая наше неадекватное поведение на тяжелый стресс, повели нас к костру. Врубившись в происходящее быстрее Гальки, я тут же пожаловалась, что какой-то негодяй лишил бедную девушку одежды во время купания. Тут же было собрано все необходимое, и минут через десять так ничего и не понявшая Галя уже сидела, полностью одетая, с чашкой горячего чая в руках, в окружении сочувствующих паломниц.

Вскоре вернулись и мужчины. Насильника им поймать не удалось, зато разговоров всем теперь хватит лет на пять, не меньше.

– Я его почти схватил, он в последний момент вырвался! Здоровый такой! – с возбужденно горящими глазами проговорил парень лет двадцати пяти, забыв о своей миске с чечевицей. – Нырнул в кусты, и нет его, будто растворился.

– Точно. Здоровый. Метра под два ростом, – кивал головой дядька с бородой, лет сорока, неспешно отпивая из своей чашки. Сидевшие рядом с ним женщины восхищенно качали головами и цокали языками. Все рассказы «очевидцев» сопровождались для наглядности выразительной жестикуляцией.

– Слушай, что у них тут случилось? О чем это они трендят? – заинтересовалась, наконец, и Галя.

– Про маньяка болтают.

– Какого маньяка? – оживилась любопытная Галька.

– Который нас с тобой чуть не изнасиловал.

– Да ты что?! А когда?

– Галь, ты что, с дуба рухнула? Что – когда?

– Когда он нас изнасиловать хотел? – Глаза ее сияли от возбуждения, как алмазы. – Ну, ни фига себе! Это чего, он такой здоровый был? – ткнула она пальцем в мужиков, которые как раз пытались установить точный рост нападавшего.

– Я смотрю, ты расстроилась, что дело сорвалось? – подколола я ее.

– Да ладно тебе ерунду-то городить! – зарделась Галюня. И, отвернувшись, стала слушать, а точнее, смотреть, рассказ наших героических спасателей.

Я, подперев щеку рукой, молча наблюдала за происходящим, поражаясь тому, как на пустом месте родятся подобные нездоровые сенсации.

Наконец, трапеза была окончена. Солнце уже выкатило свой сияющий диск из-за горизонта и осветило землю нежными утренними лучами впервые за последние… впрочем, не знаю. Всю неделю я сидела практически в кромешной тьме, запертая в борделе. Так что, может, сезон дождей уже и закончился.

Паломники собрали свои палатки, женщины вымыли посуду, уложили вещи и, водрузив узлы на головы, построились в походную колонну. Я уже выяснила, что они возвращаются домой в маленький городок под названием Киттур. До Белгаума нам с ними по пути, это город, рядом со значком которого на карте был нарисован самолетик, там и впрямь есть аэропорт, а дальше наши пути расходятся. До Белгаума оставалось пройти еще километров пятьдесят. Почти столько же – до границы с Гоа.

В отличие от наших благодетелей я религиозным рвением отнюдь не пылала. И поэтому, выйдя обратно на шоссе, мы с ними простились, предварительно я заставила Галю заплатить за ее новый наряд хоть что-нибудь. Деньги паломники взять отказались. Зато согласились принять в подарок сережки с финифтью, болтавшиеся у Гальки в ушах. Я бы отдала свои, но мои были с черным жемчугом, дороговато за Галькино сари. А главное, это был мой НЗ на случай крайней нужды.

Когда колонна удалилась на приличное расстояние и мы остались голосовать на обочине, это милое создание из Телятинок проело мне всю печень по поводу своих копеечных сережек.

– Да верну я тебе их стоимость! Отстань только. Хотя, между прочим, это тебе было нечего надеть.

Мокрый Галин наряд мы потом подобрали, и теперь он тухнул в ее сумке. Поскольку дождь припустил по новой, просушить его было негде.

– Да, а кто тебя просил вообще к ним лезть с этими деньгами? Они, между прочим, ничего не просили, – ядовито заметила эта юная скряга.