ими, создавая рисунок, изображающий полумесяц.

– Кто говорит? Это из-за бокса?

– Нет. – Мягкие лучистые глаза Алевтины Михайловны на мгновение как будто погасли. – Все боятся, что ты не сдашь аттестацию за второе полугодие.

–  И Анна Георгиевна?

– Анна Георгиевна в первую очередь. Она несёт ответственность перед твоими родителями и не хочет их подвести.

– Понятно. – Данил опустил плечи и посмотрел на дверной проём. Агата отошла подальше, чтобы он её не заметил. – У меня сейчас окно, да?

– Да,

– На полтора часа?

– Верно. Постарайся провести их не в компании телефона.

Тяжело вздохнув, Данил спрятал новомодный айфон в карман джинсов.

– Агата пойдёт танцевать для ветеранов?

– Пойдёт.

– А Вы не знаете, почему она второй день ходит такая грустная? Это из-за выступления?

Аля оторвала взгляд от вязания и серьёзно посмотрела на Данила.

– Не знаю. Может быть, ты её чем-то обидел?

– И я не знаю. Только если вчера, когда мы играли в игру по истории…

Дальше Агата уже не слушала. Она на всех парусах неслась к дверям. Неслась в школу, обещая себе больше никогда не смотреть в сторону Данила.

Глава 15

– Ещё немного, и меня стошнит.

В актовом зале было тесно, торжественно и душно. Впереди сидели ветераны в медалях, позади – самые высокие школьники. К стенам кто-то любовно прикрепил шарики, а к занавесу из жёлтого тюля – искусственные гвоздики, Георгиевскую ленту и надпись: «9 мая 1945 года. 74 года Великой Победе».

Они стояли в двух шагах от лестницы, ведущей к сцене. На самой сцене украшений не было, а по центру с микрофоном в руках стояла девочка. Агата не видела её лица. Три минуты назад мать забрала очки, и теперь все предметы на расстоянии вытянутой руки казались ей огромными размытыми пятнами. Девочка читала стихи. Громко. Отчётливо. Выразительно. И с чувством.

– Как хорошо, что кружится планета. Как хорошо, что в мире нет войны!

Агате не нравилось. Красоту рифмы портил голос. Чересчур высокий и какой-то надтреснутый. Как стеклянная ваза в момент разбития. Казалось, что ещё пара строк, и девочка бросится петь что-нибудь из «Кармен» или «Аиды», а то и вовсе заплачет. Агату такая манера декламирования стихов раздражала, и она мысленно сравнивала её с визгом недорезанного поросёнка.

– Наш выход. – Никита сжал её руку и бросил короткий взгляд на зрителей. Агата вскинула подбородок и набрала полные лёгкие воздуха. Так она надеялась заглушить поднимающуюся по пищеводу горечь.

На сцену вышли двое. На этот раз ведущие. Для Агаты два абсолютно одинаковых чёрно-белых пятна, которые на самом деле были мальчиком и девочкой. Ненамного старше той, что читала стихи, но, судя по манере говорить, заметно умнее и артистичнее. Мальчик чуть-чуть картавил и торопился. А вот девочка рассуждала складно, толково и обоснованно. Речь у неё была спокойная и правильная. Лилась, словно реченька. А рассказывала она о том, что даже на войне находилось место музыке и… танцам.  И Агата заслушалась. Влюбилась в голос и стояла будто громом поражённая. Девочке хотелось верить беспрекословно и, когда Никита повёл её на сцену, на мгновение Агата даже не поняла, что случилось. Только первые звуки тихой мелодии из плохо работающей колонки вернули ей способность ориентироваться в пространстве и времени.

– Почему в школах всегда включают «Ласкового и нежного зверя»? У них что, другой музыки нет?

Водрузив левую руку на плечо партнёра, Агата чуть отклонила корпус назад.

– В зале ветераны. Им хип-хоп не поставишь.

Никита скривился и сделал шаг вперёд. Агата отступила назад. И… «Ласковый зверь» вдруг обрёл слова. Слова, которые напевала та самая девочка-ведущая:

Я с тобой, пусть мы врозь.

Пусть те дни ветер унёс,

Как листву жёлтых берёз…

Я наяву прошлым живу…

Ты – мой единственный нежный!

– Они смотрят, да? – Взмахнув рукой, Агата развернулась лицом к залу и снова прильнула к партнёру.

– Нет, языками пришли почесать. Естественно, они смотрят.

– Тогда сейчас меня точно стошнит.

Гул, поднявшийся в её голове ещё в минуту одевания, усилился. Ладони вспотели. Лёгкие сдавило, а желудок забарахтался где-то прямо под горлом.

Ты со мной лишь во сне.

Мы вдвоём наедине…

Я зову! Ты нужен мне!

На последней строчке Никита заставил её прогнуться и откинуть голову назад.

Вновь наяву прошлым живу…

Ты – мой единственный нежный!

– Даже думать об этом не смей! Дыши глубже! Глубже и ровнее, слышишь? И носом. Не хватало, чтобы ты меня сейчас на всю школу опозорила, да ещё и перед своим боксёром.

– Боксёром?

На мгновение Агате показалось, что она ослышалась. Музыка стала быстрее, и их движения тоже ускорились. Агата едва не запнулась, и Никита вовремя подхватил её, маскируя ошибку.

Ты и я – нас разделить нельзя.

Без тебя нет для меня ни дня.

Пусть любовь далека и близка, как весна,

Но навсегда в нашу жизнь я влюблена!

– Ты уверен, это Даня? Он правда тут?

– Даня он или Ваня, мне фиолетово. Нафига ты его вообще позвала, если прямо на сцене блевать собираешься?

Агата задышала глубже и спокойнее. Горечь в горле исчезла, а желудок будто по мановению волшебной палочки вернулся на положенное ему место.

– И он смотрит на нас?

– Ещё как смотрит. Вылупился так, будто в первый раз увидел. Ты вообще ему говорила, что танцуешь?

– Говорила, но…

Мы с тобой в блеске свеч.

Нас любовь смогла сберечь.

Я живу для новых встреч. С тобой…

Я наяву счастьем живу!

Ты – мой единственный нежный!

Музыка вновь сменилась, став более медленной и плавной. Агата повернула голову, вытянула кисть и сделала оборот вокруг партнёра. Она отчаянно мечтала увидеть или хотя бы почувствовать Данила, но не знала, куда смотреть. Дыхание уже успело восстановиться, но сердце продолжало биться о рёбра с неистовством птицы, угодившей в клетку. Капля пота образовалась где-то на шее и также плавно под музыку заскользила к низу живота. Сегодня мать одела Агату в белое пышное платье с длинными прозрачными рукавами. Его готовили на закрытие танцевального сезона и закончили шить всего неделю назад. Никита надеялся, что в конце июня Ольга Викторовна выпустит их на соревнования в Москву или Санкт-Петербург, и Анна Георгиевна по этому случаю