Это наблюдение подсказывало моррону, что он рано радовался. Разумные твари тем и отличаются от неразумных, что способны менять свое поведение и пересиливать страх. Запах его крови напугал «наблюдателей», но вряд ли смог бы защитить от нападения всей стаи, которая, вполне вероятно, вскоре прибудет сюда и решится пойти по их следам. Им нужно было как можно быстрее добраться до озера и форсировать его, хотя, с другой стороны, особо торопиться и не стоило. Еще неизвестно, кто бы мог повстречаться им на другом берегу…

– У тя чо, дедуля здесь упокоился?! Чо высматриваешь-то?! Пошевеливайся! Коль поджилки трясутся первым идти, так нас пущай! – проворчала разозленная небольшой задержкой Ринва и, грубо отпихнув моррона в сторону, сама прошествовала вперед.

– Извиняй, она чой-то чуток не в себе, – проходя мимо, объяснил агрессивное поведение девушки Крамберг, как будто прося за него прощение. – Видать, кой-какие дни уж вскоре…

– Пасть захлопни! – огрызнулась Ринва, все-таки расслышав шепот напарника.

Дарку оставалось лишь последовать за быстро спускавшейся вниз группой. Как большинство не окованных узами брака мужчин, про «эти дни» он ничего толком не знал, да и не хотел узнавать, а грубость красавицы оставалось лишь терпеть. Аламез уже давно уяснил, что спорить с женщинами бесполезно. В дискуссии они чаще всего не приводят доводы и не выстраивают цепочку аргументов, а просто выплескивают на оппонента спонтанно приходящие им в головы мысли, да еще вперемешку со шквалом эмоций. Единственно разумный выход – пропускать мимо ушей их дерзости да упреки и не обращать внимания на их советы, назойливые, как мухи, и настойчивые, как приказы.

Десять-пятнадцать минут, которые путники провели в подземном ходу, вырытом тварями, не одарили моррона яркими впечатлениями и не дали пищи для новых раздумий. Это был обычный узкий тоннель, метра в полтора шириной и чуть больше высотой, извивавшийся змейкой и имевший несколько боковых ответвлений, ведущих неизвестно куда, но явно не в те места, куда нормальному человеку хотелось бы попасть. Ни костей, ни следов крови в нем не было… уж слишком много времени прошло с тех пор, как в шахте разыгралась трагедия. В общем, идущий последним Аламез заскучал. Зато, когда группа вышла на берег подземного озера, тоска моррона тут же развеялась.

Подземный ход сперва резко и заметно сузился, так что шагов десять путникам пришлось практически проползти на четвереньках, а затем и вообще оборвался, выведя группу на изгибающуюся дугой гряду, за которой тут же начинались водные просторы. Общая площадь каменистого пространства, явно с огромным преувеличением, а может, и с иронией, называемого Ринвой «берегом», составляла не более шести-семи шагов в ширину и десяти-двенадцати в длину. Куда ни кинь взор, везде простиралась вода, не доходившая до угнетающе нависавшего над головами потолка каких-то три – три с четвертью метра. Другого берега не было видно, а этот обрывался уступом и возвышался над поверхностью воды на целый метр.

На однообразном скучном фоне, состоявшем из камня и воды, в глаза сразу бросились две вещи, а точнее, две группы инородных для подземелья предметов из дерева, попавших сюда, без сомнений, по воле людей или иных разумных существ. Первыми привлекли внимание моррона четыре большие вязанки дров, сложенные, как будто по линейке, возле выровненного под костровище пятачка. Кто-то аккуратно расчистил камни, но почему-то разводить огонь так и не стал. Ни золы, ни головешек на камнях видно не было; не имелось их следов и поблизости. Дарк сразу понял, что дровишки приволокла сюда не Ринва. Разведчица ни за что не стала бы утруждать себя переноской дров из леса в подземелье, да и так много ей было не дотащить. Но уж если бы невероятное и свершилось, то она непременно воспользовалась бы заслуженными плодами своих трудов, обязательно развела бы костер.

Вторая находка подивила моррона куда больше и, надо сказать, серьезно озадачила. Почти у самого правого края берега, там, где камни как будто были насыпаны горкой и плавно переходили в сплошной монолит скальной породы, виднелась носовая часть довольно большой лодки. Хоть переломанные доски бортов уже основательно сгнили, но по ним еще было ясно, что посудину кто-то перекусил или разломил на две неравные части. То, что сейчас медленно разлагалось от сырости не берегу, когда-то являлось не более чем одной шестой плавучего средства. Непонятно также было, кому понадобилось затаскивать на возвышавшийся над водой берег эти уродливые останки. Аламез пока находил только одно объяснение столь странному факту. Подводное чудовище огромного размера напало на лодку, откусило от нее кусок и ту часть, что не смогло прожевать или сочло невкусной, выплюнуло, случайно попав на берег.

– Ну, что скажешь? – не скрывая триумфальных ноток в голосе, изрекла Ринва, скидывая на камни мешок и воткнув в узкую щель между ними светящуюся палку. – Вот тебе и неопровержимое доказательство моей теории! Ты можешь оспорить всё, но только не это! На другой стороне этой зловонной лужи проходил когда-то караванный путь махаканцев!

– С чего это ты так решила? – неожиданно ответил за моррона Крамберг, так же, как Дарк, не видящий оснований для столь поспешного вывода. – Конечно, странно здесь видеть и дрова, и останки лодки, но почем те знать, откель они взялись… Могет быть, их сюда каторжники затащили… Ход случайно обнаружили и бежать решились…

– Ага, только сперва в лесок сбегали, дровишек порубили и, в вязанки их собрав, досюда дотащили! И к тому ж тогда шахта с озером не соединялась… Ход-то потом твари прорыли. Башкой бы сперва подумал, прежде чем дурь городить! – сердито проворчала Ринва и, картинно покрутив пальцем возле виска, наградила коллегу взором: «Заткнись!». – Нет, здесь всё явно и ясно! После череды горных обвалов, положивших конец махаканскому сообществу и погубивших большинство гномов, выжившие малыши, предположительно караванщики, что путями этими ходили, стали искать новые выходы на поверхность. Вот кой-кто из них сюда и приплыл, но не повезло бедолагам… – отнюдь не с печалью, а с радостью на расплывшемся в улыбке лице развела руками Ринва, – сожрала их тварь подводная…

– Да, да, верно! – и не думал молчать Крамберг, не любивший, когда ему затыкали рот. – А после того, гномья досыта накушавшись, зверюга на берег выползла, место под костерок расчистила да вязаночки сушиться выложила… аккуратненько так… в рядок.

– Она на них скорей всего напала, когда коротышки уже до берега доплыли и разгрузку начали, – продолжала строить гипотезы Ринва, упорно защищая свою правоту. – И главное-то не то, что, когда и в какой последовательности происходило, а то, что раз гномы сюда доплыли, значит, караванный путь недалече…

– А с чего ты вообще взяла, что это были гномы?! Быть может, уже после того, как шахту закрыли, кто-нить особо отчаянный сюда за золотишком пожаловал… поживиться барахлишком брошенным решил. В шахте ничего не нашли, но озеро обнаружили… Почем те знать?!

Спор уже шел на повышенных тонах и вскоре вполне мог перерасти в заурядный мордобой. Аргументы сторон всё заметнее отдалялись от фактов и все глубже погружались в омут слепленных на скорую руку выдумок. Разведчики вели себя как взбалмошные дети, и причина тому крылась вовсе не в стремлении докопаться до истины, а в том, чтобы доказать превосходство своих мозгов, вскарабкаться на пальму первенства и оттуда с важным видом поплевывать на голову проигравшего спор оппонента. Виновником такого наиглупейшего поведения был, конечно же, фон Кервиц, слишком много позволявший Ринве и наверняка более снисходительно относившийся к ее просчетам и проступкам. Он поставил её в привилегированное положение по сравнению с другими подручными, и девушка явно не стеснялась тем пользоваться. Но, как известно, любое действие рождает противодействие, а любая напористость – жесткий отпор. Дарк не сомневался, что остальные агенты, работавшие под началом рыцаря-шпиона, имели на его любимицу не просто «зуб», а целую пасть жутко ноющих зубов. Еще неизвестно, зачем Крамберг вызвался в опасный поход: то ли для того, чтобы помочь Аламезу и тем самым загладить перед ним свою вину, то ли ради того, чтобы навредить Ринве и лишить её покровительства босса. В змеиной яме ползает множество гадов, и угадать замыслы каждого невозможно, но зато ясно как день, что каждая ползучая тварь желает оказаться наверху змеиного клубка и подольше погреть холодную, склизкую шкурку на солнышке.