При встрече начался обмен достижениями. Я все больше напирала про успехи на службе, а она мне про рост материального благосостояния. Потом она стала демонстрировать многочисленные подарки, полученные на день рождения, предъявляя их как фактическое доказательство жизненного благополучия.

Среди кучи коробок, коробочек, пакетов и свертков лежала моя малахитовая пепельница. Я едва не вскрикнула, но сдержалась. Это была точно она, та самая, я ее как родную узнала. На небольшой этикетке была небольшая пометка с хвостиком, оставленная рукой упаковщицы. Подруге я ничего не сказала, только сделала вид, что немного позавидовала изобилию. Подруге стало приятно. На том и расстались.

Я встречалась с малахитовой «подружкой» в апреле, в мае, в середине лета и осенью. Она приветливо кивала мне маленьким хвостиком с закорючкой на этикетке. Мы безмолвно здоровались при встречах.

Время текло-текло и утекло. Прошел год. Декабрь был мучительным и нервным. Снова начались поиски подарков, время сгорало в судорожных подсчетах финансовых возможностей, борьбой со страхом, как бы не ошибиться в расчетах. Составлялись длинные списки одариваемых, одному нельзя дарить «Паркер», (один уже был подарен в прошлом году), второму не подойдет портмоне, третьей категорически запрещены поднос или брошь. Разумеется, можно все перемешать: подарить подруге «Паркер», а тому, кому нельзя портмоне, вручить брошь (пусть жене передарит или любовнице, на крайний случай – секретарше), а первому подарить что-нибудь из старых запасов. После долгих и мучительных размышлений и вычислений опять все перемешивается и расписывается по заслугам. Коробочки с ручками, брошками, портмоне и записными книжками меняются рядами, открытки пересматриваются и всовываются в нужные пакетики, (не дай бог перепутать адресатов).

На календаре остались три дня старого года, успеть бы всех объехать и поздравить. И снова завертелось колесо, началась беготня, я кого-то все время догоняю, в суете доделываю отчеты, отвечаю на звонки и принимаю подарки. Меня ведь тоже поздравляют. Я тоже числюсь где-то в списках одариваемых, и меня тоже делят на коробочки и пакеты. И все не давала мне покоя беспокойная мысль, где и у кого на сей раз я встречусь с лягушкой-путешественницей с завитушкой на ярлычке? В этот раз малахитовая подружка нашла меня на работе. Начальник сунул мне ее в руки со словами: «Курить надо бросать!» Я долго смотрела на старую знакомую, ставшую почти родственницей, мучительно размышляя, стоит ли мне ее вновь запускать по кругу. Ведь она все равно вернется ко мне.

Санкт-Петербург, Россия, 03.01.2011 г.

В одиночестве есть упоение – особенное, тонкое, сладкое. Но иногда от одиночества можно умереть. И тогда я молюсь. Молюсь-молюсь-молюсь, дескать, пошли мне, Всевышний, кривого-горбатого-слепо-глухо-немого, всякого-разного, с любым жить стану. Согласна есть любое дерьмо, лишь бы не быть одной.

Женщина вполне способна обходиться одна, если у нее все в порядке с головой. Иными словами, если бабе вмочь в одиночку тянуть житейскую лямку, значит, тетка в порядке. Однажды мне стало совсем невмоготу, и тогда я взмолилась, горько жалуясь богу на мою одинокую жизнь. И все представляла в молитвах, какого мужичка мне пошлет Всевышний. И так ясно представила себе хромого и слепого, с суковатой палкой в руках, горбатого, но не испугалась – женщины и не с такими страшилами живут. Небось, и я смогу, что я хуже других, что ли? Потом успокоилась, всю дурь из головы выбросила и снова зажила прежней жизнью. А тут намедни возвращаюсь из спортивного клуба, этак в десятом часу вечера, и решила забежать по делу к соседу-художнику. Он недавно у нас поселился, выкупил внизу помещение и устроил там мастерскую. Думаю, может, он мне по-соседски обложку на книгу бесплатно соорудит?..

Звоню, на добрый исход не надеюсь – поздно уже. Но дверь открыл, приглашает, а там и угощение на столе, хотя я случайно забежала. Присела за столик, а сама вынашиваю коварные планы, как бы охмурить дяденьку и выманить из него обещание нарисовать мне что-нибудь этакое неповторимое, да чтобы он денег не попросил с меня. Сижу, мучаюсь, не знаю, как приступить к обольщению. А у самой сил никаких, устала к вечеру, чай, не молоденькая уже, целый день в офисе провела, после работы тренировка, массаж, солярий, троллейбус, голова трещит, аж мочи нет. Домой хочется, приду и сразу в кровать!

А сосед тем временем распинается, рассказывает мне о чудесах компьютерных технологий, да так забирает, что до самого Гуттенберга дошел, дельный мужчина, в самый корень смотрит, а я слушаю про первый печатный станок и знай, уминаю фруктики, печеньице и все это великолепие запиваю вишневым ликером. После спортивной тренировки категорически запрещено есть и пить, но так ведь запрещено дома, а в гостях – что ж не угоститься, это же не из собственного холодильника фрукты таскать, а с чужого стола.

И вдруг меня как будто кольнуло. Я даже жевать перестала, глаза во всю ширь распахнула от удивления. Пока я потихоньку выпивала, мой сосед увлекся, руки в стороны раскинул, глаза сверкают, в голосе флейты разливаются. «Это же он передо мной стелется! Хочет мне понравиться! Это Господь услышал мои молитвы и дал мне не кривого и косого, горбатого и немощного, а свободного и успешного, обеспеченного и умного. Кстати, он гораздо умнее меня… в компьютерах сечет». Я поспешно отодвинула недоеденные фрукты и печенье, поблагодарила за хлеб-соль, с перепугу даже пообещала забежать еще разок на будущей неделе. Больше всего было жаль недопитого ликера, про обложку для сборника я так и не вспомнила. Суетливо оделась, вышла, лишь за дверью опомнилась.

В лицо с силой хлестнуло пригоршней ледяной воды, в Петербурге штормило. Я словно очнулась. И не кривой, и не горбатый, с ушами и глазами, и говорить красно умеет, но мне он не понравился. А нечего просить у Всевышнего то, что тебе не надобно.

Я еще постояла во дворе, подумала, к кому бы обратиться за обложкой для книги и побежала домой. Утром я даже не вспомнила о вчерашнем приключении.

Санкт-Петербург, Россия, 08.03.2011 г.

Они сияли легкой фиолетовинкой, блестящие, выше колена, супермодные, даже держать в руках их было приятно. Внутри мех, легкий, искристый, в сапогах тепло, как у Христа за пазухой. Я смотрела на модную обувку и думала, что в таких сапогах по петербургской слякоти шлепать просто грешно. Наши улицы и проспекты щедро усыпаны солью и реагентами, способными отравить весь окружающий мир вкупе с небесами.

И кто придумал эти реагенты? Если бы я встретила этих людей, я бы не знаю, что сделала с ними. Так и представляю их: крепкие дядьки, с низкими лбами и расширенными ноздрями, сидят в каком-нибудь темном закутке какого-нибудь мерзопакостного научно-исследовательского института и только и делают, что придумывают разные пакости для российских девушек. Потом с чувством исполненного долга, дескать, мы уже достаточно порадели на пользу отечества, шлепают по зловонной жиже пешком и радуются, как дети. Подъехать бы к ним на танке…

Раньше было принято ходить в калошах, в непогоду люди надевали на добротную обувь калоши и шлепали, сколько им было угодно по уличной жиже и слякоти, но гламурная мода не желает вводить в моду резиновые предохранители. Современная мода рассчитана на стройные ножки, дорогие автомобили и сухой асфальт. Вот почему в перламутровых сапогах на улицу не выйдешь. Сапоги не выдержат.