– Витуля... – начал он очень тихо, стараясь не обращать внимания на мои истеричные всхлипывания. – Послушай меня...

– Его больше нет?!

– Да. Семен погиб при взрыве. – Кротов сопроводил свои слова кивком головы. – Здесь сейчас полно пожарных и милиции. Все рвутся с тобой пообщаться, я не разрешил. Ты очень слаба.

– Как я без него?! Боже мой!!! – Я уронила голову на подушку и заметалась в слезах, выкрикивая: – Семочка, миленький мой!!! Зачем?! Зачем ты пошел туда, боже?! Так больно!!! Я опять одна!!! Я опять одна...

Кротов среагировал молниеносно. Жгут, шприц, ампула – и спустя пару минут я затихла, безучастно глядя на солнечные блики в окне, ранее показавшиеся мне такими приветливымы.

– Вот так, девочка. Вот так. – Кротов стянул с меня жгут. Уложил поудобнее голову и, отерев с лица слезы, совершенно серьезно проговорил: – Ты не будешь одна, детка. Я всегда буду рядом. Всегда. А в том, что этот лживый мерзавец погиб, я вижу перст божий. У меня даже имеются весомые подозрения, что это было самоубийством.

– Почему? – прошептала я.

– У нас еще будет время об этом поговорить. У нас его очень много. Ты сейчас поспи немного.

– Что он такого сделал, чтобы желать себе смерти, Коля? Ответь, пока я не отключилась! – попросила я и жалобно добавила: – Пожалуйста!

– Он мог возжелать себе смерти хотя бы из-за того, что приговорил к ней тебя, детка...

– Виолетта Александровна, – вкрадчиво подкатывался ко мне следователь, все время норовивший поймать мой взгляд. – Вы должны вспомнить все до мельчайших деталей. Это в ваших же интересах...

Я тупо смотрела в угол своей комнаты, где вторые сутки меня истязали вопросами служители закона, и все силилась понять: почему это должно быть в моих интересах? Каким образом может кардинально измениться моя жизнь, если я, допустим, скажу им, что Незнамов впервые за все время отдыха завязал шнурки на кроссовках? Или то, что он никогда прежде не посещал столовку в столь поздний час?

Можно было бы, конечно, состряпать какую-нибудь подлючую версию, очерняющую Дашку, но у той алиби было покруче, чем у меня. Прибежала вместе с Кротовым в одной пижамке. О происшедшем узнала уже на месте от очевидцев. Сделала попытку что-либо предпринять, то бишь схватили с Кротовым с пожарного щита по огнетушителю и ринулись на борьбу с огнем, но, как известно, потерпели фиаско.

Поэтому я сидела и молчала, время от времени покорно подставляя Николаю Филипповичу руку для очередной инъекции.

На третий день интерес к моей персоне, пребывающей в полнейшем шоке, поиссяк. Эксперты, работающие на месте пожарища, аккуратно уложили останки моего Незнамова в гроб и, поочередно пожав мне руки, вынесли свое заключение – несчастный случай в результате халатного обращения с газовыми и кислородными баллонами. Следственная бригада, заполучив нужный документ, деятельность свою свернула молниеносно и отбыла раньше, чем пожарные. Те еще немного побыли, настрочив огромное количество актов, прочтя которые данное место отдыха можно было бы смело сметать с лица земли.

Ждать финала этой истории нам было ни к чему. Мы улетели при первой представившейся возможности.

Полностью вверив себя в руки Кротова Николая Филипповича, я позволила ему отправить меня вторым вертолетом. Первым вылетел он с грузом «двести». Находиться в одной кабине с останками моего мужа было выше моих сил, поэтому мне пришлось проваляться на койке в своем коттедже еще пару дней. Я плохо помню, что происходило в эти два дня. Выходила ли я куда или нет, не помню. Все это оказалось размытым в памяти. Запомнилось лишь одно событие, которое произошло перед самым моим вылетом...

Я стояла у ворот пансионата с маленькой сумочкой, потому как все остальное увез Кротов, и пустыми глазами смотрела на озеро, блики которого виднелись сквозь стволы деревьев. Сначала за спиной раздались чьи-то вкрадчивые шаги. Затем покашливание. И только после этого женский голос сочувственно произнес:

– Уезжаете?

– Да, – ответила я, даже не удосужившись повернуть головы. Мне, в принципе, было все равно, кто там.

– Страшно представить, что вы сейчас испытываете. – Тяжелый вздох, шорох гравия под ногами, и меня накрыла удушливая волна аромата давно забытых духов «Красная Москва». – Нам тоже предстоит уехать раньше времени. Хотя и столовую походную нам развернули, и дирекция слезно уговаривает оставаться, думаю, все разъедутся. Им-то что? Им лишь бы не закрыться, а нам...

– А что вам? – скорее по инерции, чем из интереса, спросила я.

– А нам жутко!!! Погиб человек! Погиб, когда ничто не предвещало беды!

– Как патетично, – хмыкнула я и повернулась.

Женщина отступила на шаг и, скорбно опустив уголки бесцветного рта, часто-часто заморгала. Кажется, она сидела в столовой через стол от нас. Я иногда ловила на себе ее проницательный взгляд. Особенно после того, как утренние пробежки моего Незнамова вдруг перестали совершаться в одиночестве. Но ни разу в ее взгляде я не поймала того шкурного интереса, каким бывают движимы такие старые перечницы.

– Вам больно, – спокойно констатировала женщина и прижала сухонькие ручки к впалой груди. – Я представляю! Мой муж обманывал меня на протяжении десяти лет с моей лучшей подругой.

– Вы знали об этом?

Господи, зачем я ее об этом спрашиваю?! Мне-то что до ее мужа?!

– Знала ли я?! – горько усмехнулась она. – Они и не пытались этого скрывать! Они поступали точно по такой же схеме, как ваш мерзавец. Простите... Я знаю, что о покойниках или хорошо, или ничего, но то, как он поступил с вами!.. Ничего, кроме смерти, такие кобели не заслуживают! Страшной смерти! Такой вот геенны огненной, что накрыла вашего супруга!

Если бы на ее месте стоял кто-то другой, я, возможно, послала бы этого человека куда подальше, не желая копаться в том, куда даже своим мыслям не позволяла проникать. Но неожиданная страстность, с которой она произнесла последние слова, меня вдруг тронула.

– А что же стало с вашим супругом?

– С моим? – Женщина округлила глаза в сетке глубоких морщин, затем вдруг коротко хихикнула и, немного помолчав, прошептала: – Я его убила!!!

– ???

Не скажу, что после ее слов мне стало легче дышать, но что-то они вдруг во мне пробудили. Что-то затронули внутри, заставив оглянуться по сторонам и почувствовать внезапный холод, идущий с озера.

Женщина между тем круто развернулась на невысоких каблучках парусиновых туфель. Взбила повыше редкие кудряшки химической завивки и пошла от меня прочь. Потом она вдруг, словно вспомнив что-то, притормозила и оглянулась. Несколько минут пристально меня разглядывала и наконец выдала такое, от чего я еле-еле удержалась на ногах:

– Я очень вас уважаю, милая девочка! Очень!

– За что же?