Неудивительно, если учесть, сколько в этом доме халявной скверны — откормилась как следует. И вот теперь, не придумав ничего лучше, навела свою костлявую пятерню на меня, готовясь то ли схватить, то ли обрушиться — словно еще принимая решение. Аномалии нападают только, если решат, что ты слабее, чем они. Однако уровень развития мозгов у аномалии максимум как у дворового пса. Как с этим песиком обращался прежний хозяин?

Ха. Знаю.

— Чего встал? — сказал я. — С дороги, — и пошел прямо на него.

Огромные черные пальцы дернулись и торопливо уползли обратно в тень, в которой тут же растворились. А я спокойно вернулся к себе в комнату.

Черные капли все так же свисали по стенам. Убедившись, что в комнате с утра ничего не изменилось, я развернул ладони и осмотрел. Ночью, когда я вынырнул из воспоминаний, на короткий миг показалось, что руки горели — как будто с них была готова вот-вот сорваться чернота. Но сейчас я снова ничего не чувствовал — вернее, чувствовал. Однако совсем не то, что хотел.

Я далеко не первый раз ночевал в этом доме, но раньше мне не было так хреново. Казалось, что-то огромное сидит на моей грудной клетке, не давая ей развернуться, и давит как пресс. Темнота будто испытывала меня на прочность, будто проверяла, что еще можно выдавить. Если стошнит сейчас, довольна будешь? Так бывает, если принять слишком много скверны — сейчас же по ощущениям меня словно перемазало ею с головы до ног.

Одевшись, я спустился в гостиную, полюбовался каплями на стенах и подошел к двери в хозяйский кабинет, чью ручку тоже украшала оскалившаяся собачья пасть. В проеме внизу аж клубилась чернота, плотно запечатывая вход. Я взялся за ручку, потянул, но дверь не поддалась. Логично: сюда сможет зайти лишь хозяин. Затылок словно царапал холодный взгляд нарисованных черных глаз. На ум приходило только одно условие — только одна вещь, которую я могу сделать, чтобы получить этот дом себе. Хоть прямо сейчас. Вот только как мне потом с этим жить?.. Слишком мерзко даже для тебя. Хотя для тебя-то как раз вполне нормально.

— Вообще отлично выспался, — бодро перепрыгивая через ступеньки, Глеб спускался в гостиную. — А говорила, страшный дом… Ничего не почувствовал!

Откуда бы ты почувствовал — душа-то твоя у меня.

— Так что зря вы жути наводили, — бросил он в другой конец гостиной, откуда появилась Дарья.

Все в той же белоснежной форме Синода с голубым крестом на плече, со строгой прической и не менее строгим лицом — она вышагивала как часовой, вернувшийся на пост. Остановилась у стены и задумчиво уставилась на побрякушки на полу, отвалившиеся в том месте, где ночью вылуплялся глаз.

— Как вам спалось? — следом чиновница уставилась на меня. — Ночь прошла без приключений?

— Хотите обсудить мои сновидения? — сухо отозвался я.

Она что правда до сих пор думает, что это нас с ней заперли? Это не нас с ней заперли, а ее с нами.

— А мои не хотите? — влез Глеб. — Мне, Дарья, снились вы. И вы были не в форме…

— Если вы надеетесь, — холодно отчеканила она, — что сможете меня выжить отсюда пошлыми шутками, то вы ошибаетесь.

— А пошлыми действиями? — оскалился друг.

Отмахнувшись, чиновница повернулась к стене и стала навешивать побрякушки обратно на место.

“А ведь по опыту, — не унимался Глеб, — такие скромняги в постели просто геенны огненные!”

“Имей в виду, если эта геенна тебе все подожжет, мне даже не жалуйся.”

“Чего такой злой?”

С того момента у дуба, как я перехватил его душу, у нас появилась ментальная связь — наш никому невидимый секрет. И этого полудурка я слышу постоянно, даже когда порой его бы хотелось и заткнуть. Лишь однажды эта связь прервалась — три месяца назад. Я тогда почувствовал, как сдавливающие грудь тиски исчезли, больше не мешая жить. И на короткий миг снова почувствовал в себе Темноту. Мне стало свободно, легко и пусто — и я кинулся возвращать его обратно к жизни.

— Поехали завтракать, — я бросил ему ключи от машины.

Понятия не имею, нужен я этому дому или он хочет меня грохнуть. В любом случае ловить до вечера тут нечего. А мне сейчас нужно побольше приятного — в любой доступной форме.

Немного прокатившись, мы выбрали довольно уютное кафе с вывеской на входе, обещавшей лучшие завтраки в столице. Завтраки, правда, оказались весьма скромными по меркам нашего родного захолустья. У нас стол обычно ломился, ибо дядя считал, что изобилие рождается только из изобилия — и настоящий русский завтрак должен быть именно таким. Здесь же, в столице империи, под лучшим завтраком, как ни странно, подразумевали его английский вариант с жареным беконом, омлетом, приготовленными на гриле овощами и тостами. Глядя на всю эту мешанину на тарелке, я даже сначала подумал, что мне не захочется есть. Но затем накатил дикий голод — дом словно вытянул из меня все силы, и теперь надо было хорошенько восстановиться.

— Да мы будто на нефтяной скважине сидим! — разглагольствовал под бекон Глеб, которого все еще будоражила мысль о запасах скверны в подвале. — Какое “Родное поле”! Можно сидеть на этом и доить. Надо только бренд придумать…

— А бренд уже есть, — с иронией отозвался я, подхватывая кофе, — “Родной подвал”. Можем даже коллаборацию сделать с твоим отцом. Будет скверну в молоко добавлять или в сыры. Потребители дуреть начнут…

Глеб прыснул прямо в чашку.

— О, представляю его реакцию на эти “планы”. Святейший Синод так не накажет!.. А знаешь что самое смешное… — начал он и завис, уставившись куда-то вглубь зала.

Вообще была только одна причина для такого его внезапно подвисания. Однако тут их оказалось целых две.

Без особого труда я проследил за его взглядом. Посетителей в столь ранний час было не так много — видимо, не так много желающих отведать лучшие завтраки в городе. Пара мгновений — и я легко нашел тех, от кого выпал Глеб. За столиком неподалеку сидели две абсолютно одинаковые девушки. Светлые волосы были уложены в одинаковые косы. Фигурки обтягивали одинаковые летние платья, тонкие и довольно не скромные, подчеркивая полушария отличного размера, которых тут имелось сразу четыре. Казалось, будто в глазах двоилось — между девчонками не было вообще никаких отличий. Даже косы у них