третьем поколении) — в Родном поле все границы и условности будто стерлись. Важными оставались только таинственные серые глаза и стройные голые ножки. Мое первое желание было связано именно с ней. И большая часть эротических фантазий, кстати, тоже. Спокойная, тихая, даже загадочная, что у нее на уме — черт поймешь — и от этого ее внимания хотелось еще больше.

Не знаю, чего именно в тот день добивался Глеб, а я усиленно старался ей понравиться — и только потом понял, что мне можно было и не стараться.

— Смотри, — Глеб указал на верхушку дерева, — это наш воздушный змей!

Ярко-оранжевый с мордой дурацкого клоуна, змей, улетевший от нас на недавнем четырнадцатилетие Глеба, завяз в листве огромного раскидистого дуба. Недолго думая, я распахнул ладонь, и среди пальцев заиграла густая чернота. Немного покатав ее по руке, косясь на Улину улыбку, я сформировал аккуратный черный сгусток — то, чему успел научиться и что неплохо получалось — и запульнул в цель. Змей дернулся, несколько листьев и сломанных веточек полетели вниз. Но вместо того чтобы упасть, игрушка завязла в листве еще глубже.

После я много раз задавался вопросом, что бы было, если бы этот чертов шар все-таки сбил этого чертового змея на землю. Жизнь могла бы быть совсем другой. Лучше или хуже — не знаю. Просто другой.

— Все, хватит читерить! — Глеб бодро шагнул к дереву. — Ну что, полезли наперегонки?

О, нет. Я как городской житель, проведший значительную часть детства в столице, считал ниже своего достоинства лазить по деревьям. Это была забава деревенских мальчишек, к которым пусть не по происхождению, но по сути принадлежал Глеб, родившийся и выросший исключительно в родном захолустье.

— А тебе воспитание позволяет? — полюбопытствовал я.

— А у нас тут законы деревни! А по законам деревни, — озорно шепнул друг, — кто залезет выше, тому и приз, — и скосил глаза на Улю.

И ведь я по взгляду видел, что побесить меня ему хотелось гораздо больше, чем впечатлить ее. Вот такой поганец.

— Что, единственный способ отличиться? — таким же шепотом отозвался я.

— Смотрите и учитесь, господа! — с энтузиазмом возвестил он.

С грацией макаки Глеб стал карабкаться по стволу, показывая свою удаль — ибо ничем другим ему, очевидно, не удалось похвастаться.

— А я не умею лазить по деревьям, — заметила Уля рядом.

— Буквально не могу представить ни одной ситуации, — отозвался я, — когда тебе это понадобится.

Хотя если бы ты все-таки полезла — да еще и в этом сарафане, — я бы на тебя посмотрел снизу вверх.

— А если меня что-то напугает, — задалась вопросом она, — и рядом не будет ничего, кроме дерева?

— Если тебя что-то напугает, — улыбнулся я, — бежать надо не к дереву.

— А к кому? — Уля склонила голову на бок.

— Эй там, внизу! — Глеб сверху потребовал внимания. — Я не мешаю? Смотрите уже! — и, обнимая ствол, полез еще выше.

— Хватит, — бросил я, когда ветка неприятно треснула под его кроссовком, — расшибешься!

Однако друг продолжал целеустремленно карабкаться. Уля рядом со мной нахмурилась, глядя на падающие на землю листки.

— Правда, слезай, — подхватила она. — Вдруг упадешь…

— Расшибешься, — пригрозил я, — сам домой ковылять будешь!

— Расслабьтесь! — отозвался он, залазя все выше. — Доберусь до верхушки, помашу вам оттуда!..

В этот миг ветка треснула и переломилась под его ногой. Глеб попытался перескочить на другую, но, не успев, сорвался вниз.

Его короткий матерок, испуганный вскрик Ули, удар тела о землю — и полная тишина. Друг не смеялся над своей неудачей, не охал от боли и вообще не двигался. А шея вывернулась под неестественным углом. Это было самое худшее мгновение в моей жизни. В такие моменты у некоторых время словно бешено ускоряется, они даже не успевают понять, что произошло. У меня же, наоборот, оно замедлялось, растягивая весь ужас происходящего.

Уля снова вскрикнула — и это вывело меня из оцепенения.

— Быстро в дом! За помощью!

Она тут же сорвалась с места, а я остался с Глебом, склонившись над ним, надеясь, что хоть что-то можно сделать. Видя, как стремительно бледнеет его лицо. Прислушиваясь к дыханию, ловя стук сердца. И понял, что уже поздно — он не дышал и сердце не билось.

Он был мертв.

Мертв.

От отчаяния, от бессилия, от злости, что он оставил меня так легко — неужели он оставил меня так легко? как он мог меня так оставить? — я с силой ударил его по груди залитыми чернотой ладонями. В последней попытке его вернуть. Внезапно мне навстречу появилась, словно вырвалась из его груди дрожащая серебряная нить, как тонкое призрачное щупальце. Не отсюда — оттуда. Вход на ту сторону вдруг приоткрылся. Меня будто поманила Темная сторона, позволив заглянуть глубже. Я знал, что это. Знал, что однажды смогу. И знал, что еще не готов. Но в тот момент все это было неважно — я уцепился за крохотный шанс, готовый сам умереть, лишь бы вытащить его.

Горящими ладонями я схватился за эту еле осязаемую нить и рванул к себе. Все случилось очень быстро — буквально за доли секунды. Так стремительно, что уже миг спустя это казалось какой-то иллюзией, бредом нервного напряжения. А затем Глеб вдруг резко выдохнул.

Не прерываясь, я отчаянно вливал в него силу — зная, что делать, но точно не зная как. Однако судя по тому, как друг с хрустом провернул шею, судя по тому, что она снова выглядела нормально — мне удалось.

— Костя, ты чего?!..

Он вскрикнул, он вскочил — словно до этого просто ударился о землю и всего лишь отбил задницу. А вот я, наоборот, упал. Грудь что-то яростно сдавило изнутри, глаза мгновенно заволокло, а в ушах раздался незнакомый шелестящий шепот “отпусти ее…” Конечно, я сразу понял, о чем речь. Не мог не понять.

Затылок резко ударился о стену, когда меня вытолкнуло наружу — как оказалось, не только из воспоминаний. Я даже не сразу понял, где очутился. В глаза бил лунный свет. В ночной тишине позвякивали обереги, через которые пытался вылупиться очередной анаморф. В камине лежали не догоревшие поленья. Оставалось загадкой, как я попал в гостиную, как выбрался из окутанного дымом подвала — меня словно выкинуло сюда