Миссис Давдейл ликующе обхватила себя руками за плечи.

Танец закончился, и Евгения приблизилась к паре. Маркиз заметил Евгению раньше. Он с первого взгляда понял, что должен немедленно извиниться перед леди Уоллинг, — в ответ ее губы сложились в досадливое «О!» — и быстро устремился навстречу Евгении.

Маркиз молча взял девушку за руку и увлек за собой к французскому окну, выходящему на террасу. Наблюдавшие за ними гости тут же стали перешептываться.

— Думаю, вам нужно подышать свежим воздухом, мисс Давдейл, — пробормотал маркиз, открывая окно и выводя Евгению наружу.

На террасе девушка вцепилась обеими руками в кованую ограду и затуманенным взором посмотрела на маркиза.

— Это так... так чудесно, — выдохнула она.

— Я рад, что вам... нравится, — ответил маркиз, насмешливо приподняв бровь.

— О да! Но кое-что меня очень беспокоит, милорд.

Маркиз вопросительно склонил голову набок. В то же время его взгляд блуждал по ее лицу и фигуре с таким неприкрытым мужским интересом, что Евгению охватил восторг. Неужели она все-таки может завоевать его? Она глубоко вздохнула, и мысли, путающиеся в ее голове, обрели неожиданное словесное выражение:

— Вы не должны... вы ни в коем случае не должны... жениться на леди Уоллинг.

На губах маркиза играла кривая усмешка.

— В самом деле? А на ком мне можно жениться, мисс Давдейл?

Евгения распахнула глаза, будто маркиз спросил какую-то глупость.

— На мне, конечно! — радостно и невинно произнесла она. — На мне, Евгении Давдейл.

С этими словами она в полубеспамятстве упала в распростертые объятия маркиза.

Евгения открыла глаза и снова быстро закрыла их. Утренний свет даже сквозь шторы показался ей невыносимо ярким. В голове у девушки стучали миллионы ткацких станков. Она застонала и уткнулась лицом в подушку.

Скрипнула дверь, и послышались чьи-то шаги. Кто-то подошел к окну.

— Нет-нет, — простонала Евгения, - не открывай штор!

— Придется, мисс, — послышался странно сердитый голос Бриджит. — Уже половина первого, и мне велено вас разбудить. Ваша мать и тетя сгорают от любопытства и жаждут вас видеть. Вы ведь теперь дама обрученная.

Евгения резко села на кровати. Внезапно она все вспомнила и пришла в ужас.

— Я... сделала это! — пробормотала она, поднеся руку ко рту.

— Да уж, сделали, мисс, — подтвердила служанка. — Что я скажу Грэгору, а? Я обещала, что буду... сделаю, что он попросил... но это ведь не моя вина, что вы потеряли голову после нескольких бокалов шампанского!

Глаза Евгении обожгли слезы.

— Так я что, потеряла голову? — пробормотала она. — О Боже!

Все происшедшее накануне навалилось на нее огромной черной тучей. Она обессиленно откинулась на подушку.

— Сами виноваты! — пеняла ей Бриджит с бесконечной горечью. — Вам теперь и расхлебывать!

«Сама виновата, самой теперь и расхлебывать».

Целый день эта фраза эхом отдавалась в голове Евгении. Когда ближе к вечеру приехал маркиз, она сказалась больной, предпочтя не встречаться с ним, пока не сможет осознать случившегося.

Девушка никак не могла поверить, что после своего яростного сопротивления она поддалась уговорам матери и уступила желанию маркиза! И произошло это именно тогда, когда он, казалось, перестал наконец добиваться своей цели.

«Во всем виновата леди Уоллинг, — решила девушка. — Если бы она не принялась так откровенно завлекать маркиза, я бы никогда не польстилась на него!»

Увы, это было жалким оправданием даже в глазах самой Евгении, но она не желала глубоко анализировать свой поступок. Дело сделано. Она обручена. Евгения была не настолько бесчестна, чтобы изменить данному слову.

Вероятно, она теперь обязана запретить себе думать о Грэгоре. Отныне он займет в ее душе место большой, но утраченной романтической любви, останется тайной, которая будет навечно сокрыта в ее сердце. Евгения не смела признаться себе, что находит в этой идее некую особую прелесть. Правда, горечь, с которой Бриджит говорила о Грэгоре, несколько озадачила ее. В конце концов, Евгения решила, что служанка, по-видимому, сама немного влюблена в художника и слегка оскорбилась за его поражение.

Конечно же, миссис Давдейл была вне себя от восторга — так же, впрочем, как и тетя Клорис.

Сидя у кровати Евгении, они с удовольствием строили планы относительно ее свадьбы, которая состоится в Бакбери вскоре после Нового года.

К следующему дню Евгения собралась с силами и была готова принять как неизбежное последствия своего поступка. Она решила, что долг и благодарность должны стать основными принципами ее отношения к маркизу. Все мысли о романтической любви следует искоренить из сердца.

Маркиз снова приехал с визитом. Когда Евгения вошла в комнату, глаза его вспыхнули. Девушка позволила ему поцеловать руку, потом, потупившись, опустилась на диван.

Миссис Давдейл, которая без колебаний отпускала Евгению кататься наедине с маркизом, когда они еще не были помолвлены, вдруг решила, что теперь, когда ее дочь обручена, ей следует повсюду ее сопровождать.

Евгения была благодарна матери за такую внезапную щепетильность в вопросах правил приличия, поскольку это означало, что они с маркизом не будут оставаться наедине. Она не хотела повторения мимолетной близости, которая случилась в ту ночь на балу, памятуя о коротком миге, когда губы маркиза приникли к ее рту, как только она оказалась в его объятиях. Помнила она и о том, как осторожно он убрал непослушный локон с ее лба и галантно повел ее назад в бальную залу. Девушка не обратила особого внимания на те слова, которые он произнес, когда она вверила ему свое будущее: «Дорогая, как долго я ждал этого!»

Очень скоро она всецело будет принадлежать маркизу, но удастся ли ей отстраниться от мыслей о Грэгоре, не вспоминать его спутанные волосы и бесстрастное лицо?

Евгения была уверена, что Бриджит сообщила Грэгору о помолвке. Но от него не приходило никаких вестей — ни предостережений, ни страстных сожалений. Евгении хотелось думать, что художник слишком расстроен, чтобы как-то отреагировать на эту новость.

Поскольку Бриджит теперь упрямо молчала на эту тему, единственным напоминанием для Евгении о том, что у нее был шанс на абсолютное счастье, оставалась записка, которую прислал Грэгор. У нее не поднялась рука уничтожить ее, хотя в нынешних обстоятельствах это следовало сделать в первую очередь. Девушка завернула листок в пропитанный духами кружевной платочек, который хранила в ридикюле.

Маркиз осыпал свою невесту множеством знаков внимания. Ее спальню в «Парагоне» украшали пышные букеты цветов. В шкафах скапливались стопки лайковых перчаток, шелковых шарфов и сумочек. Евгения смотрела на все эти сокровища с тяжелым сердцем. Для нее они были лишь напоминанием о ее опрометчивом поступке.