– Малыш, я боюсь.

– Чего ты боишься, глупая? Насчет укольчика не беспокойся. Копать никто не будет: ведь у него уже были проблемы с сердцем, поэтому никого не удивит, что он помер от инфаркта. Тут все будет чисто. Бояться нечего. Я же тебе объяснял.

– Я не смогу. Это же убийство!

– Перестань говорить ерунду! Представь, что ты случайно перепутала ампулы. Дед уже очень старый. Ему все равно не сегодня-завтра помирать.

Слышится всхлипывание, и брат идет на попятную:

– Ладно. Не будет укольчика. Но тогда неизвестно, сколько нам с тобой еще придется терпеть. А если Дед проскрипит еще лет двадцать? А? Будешь так долго сносить его приставания? Или, думаешь, я тебя буду столько ждать?

Всхлипывание переходит в звуки тихого плача.

– Ну хватит рыдать, – говорит брат. – Ничего ведь еще не решено. Ты сперва жени старика на себе, а там посмотрим. А то, похоже, кто-то хочет Деда травануть. А нам очень надо, чтобы он дожил до свадьбы, да, детка?

Лидочка, кажется, немного успокаивается и голосом, в котором еще слышны слезы, произносит:

– Я его не травила.

– Да я тебя и не обвиняю. Кстати, как он там сейчас себя чувствует?

– Нормально.

– Надо же, даже цианид его не берет! Живучий, назло всем нам… – с веселой злостью произносит брат.

Лидочка умоляюще произносит:

– Малыш, поцелуй меня, пожалуйста, еще.

Наступает тишина. Судя по тому, что вместо слов слышна лишь какая-то тихая возня, поцелуй плавно перерастает во что-то большее.

Постепенно осознав, что занята подслушиванием чужого секса, фыркнув от отвращения, я возвращаюсь в свою спальню.

Там темно и тихо. Карена нет. Интересно, он работает до сих пор или, как Андрюшка, зажал в каком-нибудь углу Марию?

Только сейчас я вспоминаю, что шла на кухню за пирожками, но так и осталась без ужина.

Я ложусь в постель голодная и от этого еще более злая, ворочая в голове невесёлые мысли, прогоняющие от меня сон.

Вот это открытие! Оказывается, брат уже давно знако́м с Лидочкой. И не просто знако́м, а это он подсунул ее Деду.

Так Андрюшка, получается, уже давно плетет свою интригу, чтобы оттяпать от наследства кусок покрупнее, и даже не прочь совсем отодвинуть меня от пирога!

А ведь он еще не знает, что я, согласно завещанию, – единственная наследница. Интересно, знай он об этом, тоже припас бы для меня какой-нибудь «укольчик»?

Вот во что бы я никогда не поверила, если бы не услышала только что собственными ушами, так это в то, что мой младший братишка готов ради дедова добра даже на убийство!

Как хладнокровно он рассуждал о смертельной инъекции, подбивая свою подружку на преступление! Интересно, а если она в конце концов откажется совершить это, попытается ли Андрюшка сам ускорить дедову смерть? Хватит ли у него на это духа?

И еще: надо ли предупредить Деда о том, что мне стало известно?

Может, не стоит спешить? Пока Лида не добилась свадьбы, они с Андрюшкой с генерала будут пылинки сдувать.

А если свадьбы так и не будет? А я, поторопившись, выдам брата Деду, и тот сразу выкинет заговорщика на улицу без всякого содержания. Куда тогда брату деваться? Он ведь точно пропадет!

А может, и надо так поступить? Андрюшке это будет достойным наказанием за мысли об убийстве.

Да что же у нас за семья! Сплошная ложь, обман, лицемерие, любодейство, а теперь вот еще и убийством запахло. Получается, я никому не могу верить.

А что насчет этого частного детктива Городецкого? Наверное, и ему не сто́ит слепо доверять. Все-таки его нанимал Дед. И не факт, что именно с теми целями, которые нам этот Антон озвучил.

В последнее время у нас в семье при ближайшем рассмотрении всё оказывается не таким, как казалось – словно мы все очутились в огромном зале, полном кривых зеркал. Я бегаю по нему, ищу выход, но только снова и снова натыкаюсь на искаженные отражения своих близких и себя, неожиданно понимая, что вот эти искривленные уроды – и есть мы настоящие.

Я с тоской думаю, что еще недавно я была почти безмятежно счастлива, не зная истины. Так, может, истина – это зло, и счастье – в блаженном неведении?

Но тут же я одергиваю себя: нет, я рада, что увидела маски сорванными. Да, это больно. Но теперь я начну жить с открытыми глазами, перестану придумывать себе своих близких. Я случайно заглянула в их прошлое, в их души и помыслы, и мне надо сделать выбор, как дальше себя с ними вести, теперь уже зная о них такие нелицеприятные вещи.

Но я еще не готова принимать окончательные решения.

Надо, наверное, пока промолчать и понаблюдать за развитием ситуации.

Да, так и поступлю.

Замечаю, что забыла снять с руки часы. Расстегиваю ремешок, опускаю часы на тумбочку и слышу шуршание бумаги. Включаю светильник над кроватью. На тумбочке лежит какой-то пакет. Открываю его. Там ириски. Мои любимые. Карен не забыл все-таки купить. Я разворачиваю одну, засовываю в рот, и тут в памяти снова всплывают слова тетки: «…женился на тебе только лишь по расчету».

И мгновенно вскипает горечь в душе, отдаваясь горечью во рту. И даже конфета уже не кажется такой вкусной. Я проглатываю ее, толком не разжевав, утыкаюсь лицом в подушку и какое-то время горько рыдаю.

Выплакавшись, я взбиваю подушку, отворачиваюсь к стенке, пытаясь уснуть, но что-то не дает мне покоя.

Поворочавшись минут пять, я внезапно вспоминаю, что меня сегодня встревожило: когда я возвращалась из кухни, где подслушивала разговор брата с любовницей, у меня возникло нехорошее, липкое чувство, словно кто-то наблюдает за мной из одного из неосвещенных углов гостиной.

Так все-таки это мне показалось, или там действительно кто-то был?

Утром, открыв глаза, упираюсь взглядом в обтянутую майкой спину спящего Карена. Тут же переворачиваюсь на другой бок, носом к стенке.

Еще очень рано и можно было бы еще подремать, но сон не идет ко мне, в голове снова начинают шевелиться тяжелые, мрачные мысли. Лучше встать и заняться каким-нибудь делом – это поможет отвлечься.

Осторожно, чтобы не разбудить мужа, перелезаю через него, попутно думая: «Интересно, он уже успел изменить мне с Марией?» Боком, словно краб, я спускаюсь с кровати, надеваю халат и тапки и бреду на первый этаж, направляясь на кухню. Вчера я осталась без ужина, поэтому позавтракать мне не помешает.

Андрюшка мирно храпит в гостиной. На секунду вспоминаю вчерашнюю сцену, случайной свидетельницей которой я стала. Ясное дело – поблудил вчера с Лидочкой, а теперь дрыхнет довольный.

При свете дня мне снова не верится, что мой младший брат способен замышлять убийство. Да, он бабник, пьяница и обалдуй. Но чтоб такое…