Коготь тяжело болел в детстве. Пневмония следовала одна за другой. Он стоял на больничной койке возле окна и смотрел на яркое весеннее солнце. Снег таял, и сотни ручейков растекались по мостовой, весело подмигивая мальчику отражавшимися в них лучах. Затем Вова спрыгнул с кровати и тихо открыл дверь. Чуть поодаль в полутемном коридоре он увидел маму, беседовавшую с врачом.

— Но хоть какая-то надежда есть, доктор? — с отчаянием спросила молодая женщина.

Врач тяжело вздохнул.

— У мальчика крайне ослаблены легкие. Еще одно воспаление, и, боюсь, что мы больше ничем не сможем помочь, — беспомощно развел он руками.

— И что же мне сейчас делать? — слезы потекли из глаз женщины.

— Просто надейтесь, что все будет хорошо. Поверьте, мы предпринимаем все, что только можем.

Врач ушел, его гулкие шаги наполнили коридор, а затем вдруг оборвались. Лидия села на стул и, обхватив голову руками, зарыдала. Шестилетний Вова не знал, как ему поступить. Растерявшись, он вернулся в палату и тихо прикрыл за собой дверь.

Когда мама немного успокоилась и, подняв лицо, стала вытирать слезы, Вова подошел к ней, заглянул в потемневшие влажные глаза и спросил:

— Мама, а я буду жить?

Вопрос был по-детски простым и вместе с тем таким важным. Лидия обняла сына, крепко прижала его к себе, гладя по ершистым, жестким волосам, а потом посмотрела ему в глаза и твердо сказала:

— Ты будешь жить, сынок, я тебе обещаю.

В тот же день молодая женщина забрала сына из больницы и взяла отпуск. Она заботилась о нем как могла: поила разными травами, молоком с медом, делала компрессы, натирала. Лидия окружила сына такой заботой и вниманием, что он, вопреки пессимистичным прогнозам врачей, вскоре поправился.

«Ты будешь жить, сынок. Я тебе обещаю», — словно эхо прозвучали в голове майора далекие слова матери.

Пообедав, группа Когтя взяла оружие, провиант, рации, которые принесли по приказу полковника Веригина солдаты, и, покинув полигон, углубилась в тайгу.

Солнечные лучи огромным веером расходились среди берез и осин. Птицы то там, то здесь издавали красивые трели, порхая с ветки на ветку. Лес жил особой, только ему понятной жизнью. Но Когтю и его людям было не до летних красот природы. Их ждало серьезнейшее испытание.

Группа Когтя пришла к озеру Нельскому поздно ночью. Майор еще раз проинструктировал своих людей, а затем, как и было условлено, они разделились. Коготь с Самойловым обогнули озеро слева и пошли в сторону болота. Начинало светать, когда они укрылись на краю оврага, поросшего густым кустарником, неподалеку от того места, где через болото тянулась узкая полоса суши.

— Как думаешь, Володя, сколько дней придется ждать фрицев? — спросил у друга лейтенант, положив рядом с собой рацию.

— Сколько бы не пришлось, Андрюха, а куковать будем до последнего, — глядя в бинокль, тихо ответил Коготь. Немного помолчав, он сказал: — Наше с тобой направление, Андрей, очень ответственное, и тропу видно, и озеро. Все неплохо просматривается.

— Да, только комары уж больно жгучие, — прихлопнув одного из кровопийц на щеке, произнес Самойлов.

— Вдвоем нам не обязательно наблюдать, давай по очереди, сначала я, — предложил другу майор, — а потом ты. Так что отдыхай пока. Можешь поспать, а потом сменишь меня.

— Неплохая мысль, тем более что этой ночью я плохо спал. Чего-то родители снились. Не знаю, может, заболели? Не молодые уже они у меня, — с тревогой сказал лейтенант.

— Да ладно тебе раньше времени страхи нагнетать. Один умный человек сказал, что в сны верят только легковеры. Ты, кажется, Андрей, на такого не похож.

— И все-таки беспокоят меня родители. У отца сердце больное, он инфаркт перенес, а все равно продолжает работать в клинике. А у матери постоянно высокое давление.

— Не грусти, Андрюха, вот вернемся, я тебе парочку выходных организую, хотя больше не обещаю, — подбодрил друга Коготь.

— Так это же роскошь по нынешним временам.

— Ты лучше действительно отдохни, покемарь немного, кто знает, сколько дней и ночей нам с тобой здесь сидеть, — прошептал Коготь. — Но ничего не поделаешь, главное в нашей работе — уметь ждать и терпеть.

— Ладно, Володя, я попробую уснуть. Если захраплю, толкни в бок, — сказал Самойлов.

— В этом можешь не сомневаться.

Лесник обошел озеро по узкой тропе среди болота и, соорудив себе нехитрое укрытие из еловых веток, притаился в ожидании. «Согласно телеграмме именно в этот район, квадрат десять, должны выйти наши парни в ближайшие дни. Но кто их знает, когда они появятся, — рассуждал Макаров. — Не исключена возможность, что их перехватят русские, или ребята просто нарвутся случайно на засаду. На войне как на войне».

Стемнело. Огромные звезды высыпали над тайгой, подобно крупным бриллиантам, разбросанным на черном бархате ночи. Лесник подложил под голову руки и принялся наблюдать за ночным небом. Красота была неописуемая. Еще мальчишкой он любил вечером забраться на крышу дома в старом районе Риги и лежать там, подолгу всматриваясь в непостижимую тайну мироздания, которая и влекла и пугала одновременно так, что иногда начинала кружиться голова.

Кто бы мог подумать, что судьба забросит его в глухую таежную деревню. Лесник повернулся на бок, достал из небольшой кожаной сумки несколько кусков вяленого мяса, хлеб и принялся медленно жевать.

В 1937 году он, талантливый молодой скрипач, поехал на конкурс в Германию. Там его и завербовал Абвер. Полугодичная агентурная школа в сорока километрах от Дрездена — и он готов был выполнить любое задание, поскольку искренне проникся идеями нацистов, да и платили они неплохо.

В деревне Павловское в республике Коми жила одинокая женщина. Она говорила односельчанам, что к ней из Рязани должен приехать брат, с которым она часто переписывается. Все ее письма, приходившие в Рязань, тайно читал агент Абвера. В результате была проведена хитроумная операция. Настоящего брата этой женщины в лесу под Рязанью застрелил агент Абвера и надежно спрятал труп. А сестра в деревне Павловское мирно почила во сне, выпив, как всегда перед сном, молоко, в которое приехавший под видом художника из Ленинграда агент Абвера плеснул смертельную дозу яда. В Павловское на похороны сестры, под видом брата, прибыл агент по кличке Лесник, да так там и остался. А в Калуге жила его «сводная сестра», работавшая на почте телефонисткой. Звали ее Ольга Волошина.

Эйнар Рейнакс стал Федором Аркадьевичем Макаровым. Благо, Рейнакс был полиглотом и прекрасно говорил на семи языках, в том числе и на русском. Он был очень хитер, изворотлив и хладнокровен.

В двадцати километрах от деревни Павловское, к северу, располагался секретный советский танковый завод. Он-то и был главной целью Рейнакса в поставке информации для Абвера. Но в последнее время берлинское начальство Эйнара Рейнакса стало бредить каким-то полигоном, да так сильно, что выслало в этот забытый Богом уголок, затерявшийся на бескрайних просторах тайги, диверсионную группу.