Городская резиденция графа Биддлкомба находилась на Беркли-сквер. Ланселот позвонил, и дверь открыл внушительный дворецкий.

– Никаких лотошников, газетчиков или разносчиков брошюр, – сказал дворецкий.

– Я желаю видеть графа Биддлкомба.

– Его сиятельство вас ждет?

– Да, – ответил Ланселот, не сомневаясь, что Анджела за утренним поджаренным хлебом с мармеладом предупредила отца о его возможном визите.

Из открытой двери в левой стороне длинного вестибюля донесся голос:

– Фотерингей!

– Ваше сиятельство?

– Это он?

– Да, ваше сиятельство.

– Так тащите его сюда, Фотерингей.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

Ланселот очутился в небольшой уютно обставленной комнате перед величавым старцем с патрицианским носом и маленькими бачками. Выглядел старец, как нечто вылупившееся из яйца давным-давно.

– Добрднь, – изрек старец.

– Добрый день, лорд Биддлкомб, – сказал Ланселот.

– Так вот, о брюках.

– Прошу прощения?

– Эти брюки, – ответил его собеседник, вытягивая стройную ногу. – Они хорошо сидят? Не мешковаты у лодыжек? Не подорвут ли они мой светский престиж, если меня увидят в них в Гайд-Парке?

Ланселот был очарован такой приветливостью. Он сразу ощутил себя членом семьи.

– Вы правда хотите знать мое мнение?

– Да. Я хочу знать ваше откровенное мнение как богобоязненного человека и партнера в портновской фирме в Уэст-Энде.

– Но я не…

– Не богобоязненный человек?

– Не партнер портновской фирмы в Уэст-Энде.

– Бросьте, – раздраженно сказал его сиятельство. – Вы же представитель «Гассета и Мейнпрайса», Корк-стрит!

– Нет.

– Так кто вы, черт побери?

– Моя фамилия Муллинер.

Лорд Биддлкомб яростно позвонил.

– Фотерингей!

– Ваше сиятельство?

– Вы сказали мне, что это – тот, кого я ждал от «Гассета и Мейнпрайса».

– Он дал мне это ясно понять, ваше сиятельство.

– Так он не тот. Его фамилия Муллинер. И в этом соль, Фотерингей. В этом суть и подоплека всего дела: какого дьявола ему нужно?

– Не могу сказать, ваше сиятельство.

– Я явился сюда, лорд Биддлкомб, – сказал Ланселот, – чтобы попросить вашего согласия на мой незамедлительный брак с вашей дочерью.

– Моей дочерью?

– Вашей дочерью.

– Которой дочерью?

– Анджелой.

– С моей дочерью Анджелой?

– Да.

– Вы хотите жениться на моей дочери Анджеле?

– Да, хочу.

– Э? Ну, в таком случае, – сказал лорд Биддлкомб, – не могу ли я заинтересовать вас хитроумным сочетанием мышеловки и точилки для карандашей?

На мгновение этот вопрос сбил Ланселота с толку. Затем, вспомнив слова Анджелы о состоянии семейных финансов, он сообразил, что к чему, и ничуть не осудил старца с греческой сопелкой за то, что тот пополняет скудный доход, распространяя загадочную штучку, которую в этот миг ему протягивал. Ланселоту было известно, что принятые недавно суровые социалистического толка законы понудили многих членов аристократических семейств обратиться к подобным коммерческим занятиям.

– Буду безмерно счастлив, – сказал он любезно. – Не далее как нынче утром я подумал, что это как раз то, в чем я особенно нуждаюсь.

– Весьма расширяет кругозор. Не игрушка. Фотерингей, запишите заказ на одну Мышеточку.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

– Вас не мучают головные боли, мистер Муллинер?

– Крайне редко.

– В таком случае вам требуется «Кларковский умалитель мозолей». Скажем, большой флакон?

– Безусловно.

– Итого – с годовой подпиской на журнал «Наши малютки» – это составит ровно один фунт три шиллинга шесть пенсов. Благодарю вас. Что-нибудь еще?

– Благодарю вас, нет. А теперь касательно…

– Может быть, булавку для кашне? Галстуки, воротнички, рубашки? Нет? В таком случае до свидания, мистер Муллинер.

– Но…

– Фотерингей, – сказал лорд Биддлкомб, – вышвырните мистера Муллинера вон.

Когда Ланселот кое-как поднялся на ноги с жесткого тротуара Беркли-сквер, он почувствовал прилив невероятного бешенства, который на мгновение лишил его дара речи. Он стоял, бросая яростные взгляды на дом, откуда его изгнали, и его лицо искажали жуткие гримасы. Он был абсолютно поглощен этим и лишь через минуту-другую обнаружил, что его дергают за рукав.

– Простите, сэр!

Ланселот оглянулся. Возле него стоял дородный гладколицый мужчина в роговых очках.

– Не могли бы вы уделить мне минутку?

Ланселот раздраженно вырвал руку. У него не было ни малейшего желания в такую минуту болтать с незнакомыми людьми. Толстяк что-то бормотал, но смысл его слов не запечатлевался в мозгу Ланселота. Свирепо нахмурясь, он выхватил зонтик из руки незнакомца и, приподнявшись на цыпочки, ловко метнул этот импровизированный снаряд в окно кабинета лорда Биддлкомба. Затем широким шагом он достиг Беркли-стрит. Оглянувшись через плечо перед тем, как завернуть за угол, он увидел, что из дома вышел Фотерингей, дворецкий, и встал перед носителем роговых очков в позе тихой угрозы, закатывая рукава. Его пальцы слегка подергивались.

Ланселот выбросил толстяка из головы. Теперь все его мысли сосредоточились на скором разговоре с Анджелой. Ибо он пришел к выводу, что у него есть лишь один выход: отыскать ее в «Губной помаде», где она, несомненно, проводит время днем, и умолять, чтобы Анджела последовала велению своего сердца и бежала от родителей и богатых женихов, дабы с верным спутником жизни вкушать честную бедность, подслащенную любовью и верлибрами.

Войдя в клуб, он осведомился об Анджеле, и швейцар отправил посыльного позвать ее из бильярдной, где она как рефери судила турнир дебютанток. И вскоре его сердце подпрыгнуло в груди – Анджела шла к нему, точно видение Весны, сбросив путы всего земного и пошлого. Она курила сигарету в длинном мундштуке, и, подходя к нему, вопросительно вставила монокль в правый глаз.

– Приветик, малыш! – сказала она. – Ты здесь? И что у тебя на уме, если таковой имеется?

– Анджела, – сказал Ланселот, – я должен сообщить о маленькой неувязке в программе, которую я изложил, когда мы виделись в последний раз. Я только что видел дядю: он умыл руки и вычеркнул меня из завещания.

– То есть ничего не вышло? – сказала девушка, задумчиво пожевывая нижнюю губу.