– Мистер Муллинер, – сказала Мертл Бенкс, – я хочу вам кое-что сказать.

– Все, что вам угодно, – нежно прошелестел Уильям, – но только не то, что вы собираетесь выйти за слизняка Франклина.

– Но именно это я и собиралась вам сказать и не могу позволить, чтобы вы называли его слизняком. Он отважный, бесстрашный человек.

– Когда вы решились на этот опрометчивый поступок? – горько спросил Уильям.

– Еще не прошло и часа. Мы беседовали в саду, и каким-то образом речь зашла о носорогах. И тогда он рассказал мне, как однажды в Африке носорог загнал его на дерево, но он спасся, насыпав перца в глаза чудовищному зверю. По счастливому стечению обстоятельств он закусывал, когда появился носорог, и у него в руке были крутое облупленное яйцо и перечница. Когда я услышала его рассказ, то, как Дездемона, полюбила его за все перенесенные им муки, а он меня – за состраданье к ним. Свадьба будет в июне.

Уильям Муллинер заскрипел зубами во внезапном припадке ревнивого гнева.

– Лично я, – сказал он, – считаю, что история, которую вы только что пересказали, выставляет этого Франклина в весьма сомнительном, если не сказать зловещем, свете. По его же собственным словам, главная черта его характера – жестокое обращение с животными. Завидев акулу, или носорога, или кого-нибудь еще из наших бессловесных друзей, он тут же бросает все свои дела, лишь бы нанести им тяжкое телесное повреждение. Мне неловко касаться такой деликатной темы, но я не могу не указать, что, если небо благословит ваш союз потомством, ваши дети, вероятно, окажутся именно такими детьми, которые пинают кошек и привязывают жестянки к собачьим хвостам. Если вы послушаете моего совета, то напишите этому субъекту записочку, что вы очень сожалеете, но вы передумали.

Девушка встала весьма демонстративно.

– Я не просила у вас совета, мистер Муллинер, и я не передумала.

В мгновение ока Уильям Муллинер преисполнился сожалений. В развитии мужской любви есть этап, когда мужчине хочется сжаться в комочек, испуская жалобные блеющие звуки, если предмет его обожания посмотрит на него чуть косо. И мой дядя Уильям как раз достиг этого этапа. Она гордо шла через вестибюль отеля, а он плелся за ней и, заикаясь, бормотал невнятные извинения. Но Мертл Бенкс осталась непреклонна.

– Оставьте меня, мистер Муллинер, – сказала она, указывая на вращающиеся двери, которые вели на улицу. – Вы очернили человека, лучшего, чем вы, и я не желаю более иметь с вами никакого дела. Уходите!

И Уильям ушел, как ему было велено. И столь велико было смятение в его душе, что он заплутался во вращающейся двери и прокрутился в ней целых одиннадцать раз, прежде чем швейцар извлек его оттуда.

– Я бы раньше помог вам выбраться, сэр, – сказал швейцар почтительно, когда благополучно выдворил Уильяма на улицу, – но поспорил с моим приятелем, что вы сделаете десять кругов, ну и на всякий случай выждал, пока вы не завершили одиннадцатый, чтобы не возникло никаких сомнений.

Уильям ошалело посмотрел на него.

– Швейцар, – сказал он.

– Сэр?

– Вот что, швейцар, – сказал Уильям. – Предположим, единственная девушка, которую вы когда-либо любили, собралась бы выйти за другого, что бы вы сделали?

Швейцар поразмыслил.

– Дайте-ка разобраться, – сказал он. – Если я вас правильно понял, вопрос стоит так: что бы я сделал, если бы баба, с которой я крутил, дала бы мне от ворот поворот и сказала бы, чтобы я шел подышать свежим воздухом и не возвращался, потому как у нее теперь другой хахаль?

– Вот именно.

– На ваш вопрос ответить очень просто, – сказал швейцар. – Я пошел бы за угол и выпил чего-нибудь покрепче «У Майка».

– Выпили бы?

– Да, сэр. Чего-нибудь покрепче.

– И где вы сказали?

– «У Майка», сэр. Сразу за углом. Мимо не пройдете.

Уильям поблагодарил его и пошел по тротуару. Слова швейцара вызвали у него совсем новый и во многих отношениях интересный ход мыслей. Выпить? И чего-нибудь покрепче? В этом явно что-то было.

Уильям Муллинер ни разу в жизни не пригублял спиртного. Он обещал своей покойной матушке не делать этого, пока ему не исполнится двадцать один, а может быть, сорок один год – какой именно, он запамятовал. В этот момент ему шел тридцатый, но из опасения напутать он оставался трезвенником. Однако теперь, плетясь по улице к углу, он пришел к выводу, что у его матушки не нашлось бы весомых доводов против того, чтобы в подобных особых обстоятельствах он пропустил стаканчик-другой. Он возвел глаза к небесам, словно испрашивая ее разрешения, и ему почудилось, будто далекий еле слышный голос прошептал: «Валяй!»

И в тот же миг он обнаружил, что стоит перед ярко освещенным питейным заведением.

Уильям заколебался, но тут же мучительный укол в той области груди, где находилось его разбитое сердце, напомнил ему о необходимости немедленно принять неотложные меры, и, толкнув вращающуюся дверь, он вошел.

Главной примечательностью уютного сияющего огнями зала, открывшегося перед ним, оказалась длинная стойка, у которой стояли граждане страны, упершись одним локтем в деревянную столешницу и поставив по одной ноге на изящную латунную трубу, тянувшуюся вдоль всего сооружения понизу. За стойкой высилась верхняя половина одного из самых благожелательных и добрых индивидов, какие только встречались Уильяму на его жизненном пути. Широкое гладко выбритое лицо, белая куртка и благоговейная радость во взгляде на приближающегося Уильяма.

– Это «У Майка»? – осведомился Уильям.

– Да, сэр, – ответил белокурточный.

– А вы – Майк?

– Нет, сэр. Но я его представитель и облечен всеми полномочиями действовать от его имени. Какую услугу я могу иметь удовольствие оказать вам?

Белокурточный настолько походил на добросердечного старшего брата, что Уильям без колебаний ему доверился. Он упер локоть в стойку, поставил ногу на латунную трубу и сказал с рыданием в голосе:

– Предположим, единственная девушка, которую вы когда-либо любили, собралась бы выйти за другого. Что, по вашему мнению, лучше всего отвечало бы подобному случаю?

Благожелательный бармен задумался.

– Ну, – изрек он наконец, – как вы понимаете, я высказываю это лишь в качестве сугубо личного мнения и нисколько не обижусь, если вы решите не следовать ему. Но вот мой совет, сколь мало он ни стоил бы: попробуйте Динамитную Росинку.

Один завсегдатай в толпе сочувствующих вокруг покачал головой. Это был обаятельнейший субъект с фонарем под глазом, тщательно побрившийся в прошлый четверг.

– Лучше налей ему Особые Грезы.

Другой субъект в свитере и кепке придерживался иной теории.

– Нет, нет и нет! Тут требуется только Радость Гробовщика.

Все они были донельзя милыми людьми и столь бескорыстно принимали к сердцу его интересы, что Уильям просто не смог отдать предпочтение кому-то одному. Он нашел дипломатический выход, заказав все три напитка сразу, чтобы никого не обидеть. Действие напитки возымели тотчас – и самое ублаготворяющее. Когда он испил из первого стакана, ему почудилось, будто факельная процессия, о существовании которой он до той минуты не подозревал, промаршировала по его горлу вниз и озарила самые дальние уголки желудка. Второй стакан, хотя в нем, пожалуй, был небольшой избыток расплавленной лавы, во всем остальном не оставлял желать ничего лучшего и присоединил к факельной процессии медный духовой оркестр, игравший очень мощно и необыкновенно гармонично. А после третьего стакана кто-то начал пускать фейерверк у него в голове.