Арчи взял мою больную руку и стал её целовать, как обычно делал папа, когда я плакала после падения с коня или качелей.

― Глупышка, это ветер раскачивает ветви деревьев, нет там никаких чудовищ. Опасная часть леса позади, завтра спокойно выберемся к дороге. Мы сегодня славно потрудились, срезали очень много, так что скоро увидим мою Родину.

Арчи говорил простые слова, а я, заворожённая его голосом, не могла пошевелиться. Мне хотелось, чтобы он не останавливался, продолжая целовать, поднимаясь губами по дрожащей от волнения коже всё выше и выше к плечам и шее, и, достигнув губ… От этой мысли вдруг стало невыносимо жарко, и сладко заныло внизу живота. Это была минута безумия, когда хотелось, чтобы горячие руки, прижав к себе, ласкали, не отпуская до утра, чтобы тело, отбросив стыд, ответило на его страстный зов. Счастье, что Арчи не мог прочитать мои непристойные фантазии…

Маленькими шажками отступила назад, пряча от него полные неутолённого желания глаза, и, пробормотав:

― Спокойной ночи! ― закуталась в шкуру, отвернувшись к стене, на которой всполохи молний продолжали рисовать страшилищ, безуспешно царапавших когтями маленькое хрупкое окошко.

Я не думала о них. Только об Арчи и о себе, такой непостоянной и глупой, готовой променять двух красавцев братьев на объятья не совсем обычного Фокусника… да кого я обманываю, циркового карлика. Сумасшедшая Франни, что же ты творишь? Беги от него, беги ― он погубит тебя гораздо быстрее заколдованных возлюбленных…

Сон сморил меня, избавив от тяжёлых мыслей, а утром, наспех позавтракав и деланно смеясь, я «радовалась» выглянувшему солнышку и поторапливала Арчи, удивлённого таким необычным поведением «прекрасной дамы». На самом же деле мне хотелось поскорее покинуть место, где вчера влюблённая девчонка чуть не совершила огромную глупость. Но рассказывать ему об этом, разумеется, не собиралась…

― Пойду в сарай, выведу коней, ― крикнула я другу, подойдя к двери.

Неожиданно он меня остановил:

― Погоди, проверь лучше седельные сумки и запасы воды. Я сам приведу коней, сначала, конечно, накормлю их как следует.

Что-то мне не понравилось в его голосе, и, оттолкнув преграждающую дверь руку, я помчалась в сарай, не слушая отчаянного крика Арчи:

― Остановись же, дурочка! Это зрелище не для тебя…

― Что он там бормочет, думает, с лошадьми не справлюсь? Да я с пяти лет за ними ухаживала, ― недовольно ворчала, но сердце, предупреждая о беде, больно кололо и дёргало в груди.

Вынув засов, распахнула двери небольшой пристройки, в которой мы вчера заперли коней, чуть не угодив под копыта стремительно выбежавшего наружу перепуганного Грома. С ржанием он бросился в лес, а я, шагнув внутрь, тут же согнулась от бьющего в нос отвратительного запаха крови. Меня рвало, когда Арчи вытащил вздрагивающее тело оттуда, усадив под дерево:

― Вот ведь упрямица, не слушаешь старших…

Я вытерлась рукой и, пошатываясь, снова пошла к сараю, оттолкнув пытающегося удержать меня друга. Весь пол и стены были залиты кровью и остатками лошадиных внутренностей. Развернувшись, зло прокричала Фокуснику в лицо:

― Что это такое? Дверь была закрыта снаружи, и звери бы не смогли сломать засов. Кто это сделал? Немедленно отвечай, что ты скрываешь?

Какое-то время он молчал, опустив глаза, и вдруг заговорил со мной строго, словно учитель с недалёкой ученицей:

― Не кричи, Франни, я не твой холоп и не виноват в случившемся. У меня есть кое-какие соображения, но пока не успокоишься, не буду с тобой разговаривать. Позови лучше Грома, он напуган, надо его вернуть, теперь у нас снова один конь на двоих.

Этот спокойный, холодный тон меня взбесил, но, развернувшись, побежала вперёд, подзывая Грома. Он пришёл, хотя и не сразу, испуганно кося глазом на сарай. Пришлось отвести бедное животное подальше от ужасного места, привязав к дереву, а Арчи насыпал ему в торбу овса.

Я упрямо продолжала молчать, рыцарь сам спросил:

― Почему из трёх коней только он остался цел? Твоя работа?

Ответила, даже не посмотрев в его сторону:

― Моя, оставляя Грома в незнакомом месте, всегда накладываю на него защитное заклинание. Вчера сделала это машинально, даже не подумав о двух других, слишком устала…

Внезапно вспомнились ночные страхи и тени, мелькавшие у окна. Быстро вернувшись к дому, я осмотрела землю рядом с ним. Дождь смыл следы, если они там были, но вот огромные, зазубренные царапины, оставленные, видимо, острыми когтями тварей на брёвнах избушки ― никуда не делись. Особенно много их было около окошка. Значит, приходившие монстры мне не почудились ― до нас они не добрались, а вот бедным лошадкам не повезло…

Я подошла к Арчи:

― Как видишь, мне уже лучше. Извини, что накричала, ― голос был так же холоден, как и его совсем недавно. Думаю, он без труда понял, что я хотела сказать на самом деле:

― Ненавижу тебя, мерзкий лжец.

― Франни, это место, где правят духи, не раз уже говорил тебе об этом. Мы нарушили их границу, просто так, не откупившись, уйти было невозможно. К несчастью, мне знакомы их правила, и поделать с этим я ничего не мог. Из двух зол пришлось выбирать наименьшее. Это правда, и можешь злиться, сколько хочешь, но твой рыцарь только что спас жизнь нам обоим.

В ответ немного помолчала, размышляя:

― Выходит, не поставь я на Грома защиту, и его бы сейчас не было?

― Не обязательно. Плата ― жизнь за жизнь, его могли просто не тронуть, или любого другого коня. Да, это жестоко. Мне запрещено входить в этот лес, я и сам бы не пошёл в лапы к Хозяину, но твои «мальчики» похитили и доставили нас сюда. Думаю, это не было случайностью, они всё точно рассчитали…

Меня качало, и немного кружилась голова, но, стиснув зубы, я вежливо попросила Арчи как можно скорее выбраться из этого леса. Он нагрузил сумки на Грома, вскочил в седло и помог мне забраться. Мы двинулись по одному ему известному пути и меньше чем через час выбрались на дорогу.

Между нами словно выросла стена, обоим было не до разговоров, но тут я не сдержалась:

― Если мы были настолько близко от дороги, почему ещё вчера не покинули лес?

― Поверь мне, Франни, духи не выпустили бы нас живыми, любыми способами задержав до ночи, а потом нас ждала участь погибших коней.

В моём голосе обида смешалась с иронией:

― Говоришь, я должна