Девушка ахнула, но было уже поздно: ее лицо полностью открылось, золотистые волосы рассыпались по плечам, переливаясь в скупом луче света. Перед изумленным Дмитрием стояла та самая фея, сказочное видение, поразившее его на реке у билгородского монастыря. Это была именно она — ибо разве мог он представить еще у кого-то золото этих волос, чистую лазурь огромных глаз, нежный профиль, гордый разлет темных бровей. И она сейчас стояла перед ним, смущенно кутаясь до самого подбородка в бесформенную черную одежду. А он смотрел на нее и угадывал под монашеским покрывалом все изгибы, все стройные линии и соблазнительные округлости девичьей фигуры, которую видел однажды почти обнаженной.

— Ничего не понимаю!.. — воскликнул Дмитрий, не в силах оторвать взгляд от внезапно открывшейся красоты. — Здесь какое-то колдовство… Скажи мне, кто ты? — Он схватил девушку за плечи и слегка встряхнул. — Как ты здесь очутилась? Ведь ты не боярышня Раменская!

— Что с тобой, купец? — испуганно, но вместе с тем строго спросила Анна и оттолкнула его руки от своих плеч. — Ты сейчас смотришь и говоришь, как помешанный. Неужели мое лицо так тебя испугало? Тогда я снова закрою…

— Нет! — воскликнул Дмитрий, выхватив у нее платок. — Не закрывайся, я хочу смотреть тебе в глаза. Отвечай мне прямо: ты боярышня Анна Раменская?

— Кто же еще? Клянусь Богом, я не самозванка. И мой отец это может подтвердить.

— Тогда почему весь Киев смеется над твоим уродством и безумием, если на самом деле ты красива, умна… и добра к тому же.

Глаза Дмитрия пристально и с невольным восхищением смотрели на нее из полумрака. Боярышня смутилась под незнакомым ей доселе откровенно мужским взглядом и, желая скрыть свою растерянность, ответила довольно резко:

— Ты первый надо мной сегодня посмеялся! И не старайся теперь из благодарности наговорить мне разных похвал, все равно не поверю.

— Здесь какая-то ошибка. Я смеялся не над тобой, а над той злобной уродиной, которую видел в боярской повозке дней десять назад. Ведь это не ты ехала тогда из Билгорода в Киев?

— Нет, почему же? Как раз тогда я и ехала.

— И ты помнишь толпу, которая на тебя глазела и улюлюкала?

— Признаться, я почти ничего не помню. Меня почему-то сморил сон, и вся дорога прошла передо мной как в тумане. Только приехав в монастырь, я проснулась. Но потом холопка рассказала мне, что какие-то охальники надо мной смеялись, а я рассердилась и бросила в них камень. Было такое?

— Да, все так и было, — подтвердил купец, продолжая смущать девушку своим пристальным, обжигающим взглядом. — Боярышня выглядела сонной, точно околдованной. И камень она бросила в шутников, почти не открывая глаз. Все верно. Но только та боярышня была не ты.

— Да нет же, именно я!

— Ну, значит, случилось как в сказке про царевну, которую на время превратили в лягушку. Кто же злая колдунья, сделавшая это? Говорят, Завида и Берислава ведают в колдовстве. Не они ли так постарались, чтобы отвратить от тебя киевских женихов, а пуще всех — красавчика Глеба?

— Колдовство?.. — Анна вздрогнула и перекрестилась. — Нет, Господь защитит меня от сатанинских чар. Не верю я, что могла в кого-то превращаться.

— Ну, тогда выходит, злые чары подействовали на глаза всем, кто тебя видел. Иначе как могло белое показаться черным, а красота — уродством?

— Довольно, купец. Ты думаешь, если я прожила всю жизнь в монастыре, то поверю любой детской сказке о ведьмах и заколдованных царевнах? Нет, сударь, в утешениях твоих не нуждаюсь. И если я некрасива и никому не мила — значит, это испытание, посланное мне Богом. А Господь испытывает тех, кого любит. Ведь сказано же: «Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь. Блаженны вы, когда возненавидят вас люди… и будут поносить»…

— Погоди, боярышня. Я не так силен в Священном Писании, как ты, но все же хочу тебя поправить. Может, Господь и послал тебе много испытаний… также, как и мне… но уродством он тебя не наказал, это уж точно. Наоборот, он дал тебе редкую красоту. Да разве ты сама не знаешь, что красива?

Он хотел взять ее за руку, но Анна резко дернулась назад и, топнув ногой от досады, воскликнула:

— Ты лжешь, купец! Как я могу быть красива, если все вокруг твердят о моем уродстве? Я не знаю, что такое красота, меня не учили ее понимать. Да и как можно оценить самое себя? Свое отражение я видела только в реке, тетушка запрещала пользоваться зеркалом. Там, в монастыре, не принято было говорить о телесной красоте. Я училась понимать красоту Божьего слова, святых икон, церковного пения. А о себе я ничего не знала. Но здесь, в миру, меня назвали уродливой и безумной. Видно, так оно и есть.

Дмитрий вдруг ясно понял все причины, все скрытые истоки чудовищного недоразумения, которое отравило Анне ее первое знакомство с миром. В один миг он представил себе всю ее простую, короткую жизнь под надзором фанатично набожной тетушки, в окружении монахинь и послушниц, вечно занятых трудами и молитвами. А вне защитных стен монастыря — мачеха и сводная сестра, не желающие видеть Анну счастливой, богатой, красивой, способной их затмить. С одной стороны — благие намерения, которыми порой выстлана дорога в ад; с другой — зависть и злоба тех, кто во сто крат опытней и хитрей.

— Бедное дитя!.. — сказал он, вздыхая и с невольным сочувствием заглядывая ей в глаза. — Тебя совсем заморочили этим монастырским воспитанием. Наверное, если орла с рождения держать в клетке и кормить, он так никогда и не узнает, что силен и сам умеет добывать себе пищу. А все наша истовость славянская!.. Если уж приняли греческую веру — так доведем ее до крайности, до аскетизма… Византийские учителя не так ревностны, как их ученики-русичи.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь…

— О том, что из-за твоего слишком строгого воспитания стал возможен этот обман. Поверь, если б я знал раньше, как ты красива телом и душой, я бы от тебя не отказался. Но еще не поздно все исправить.

— Нет-нет! — поспешно возразила Анна, отступив на шаг в сторону. — Не надо из благодарности жертвовать своей свободой. Ты давеча сам говорил, что не связал бы себя узами даже с раскрасавицей. И я не хочу быть чьей-то женой.

— Но раньше-то ты соглашалась на брак?

— Да, потому что отец и игуменья Гликерия уверяли, что победитель этого хочет, словно видит во мне награду. А я считала, что мой долг — вознаградить героя. Теперь же я убедилась, что герою такая награда совсем ни к чему, и меня это очень радует. Словно камень с души свалился. Ведь я не хочу окунаться в мирскую жизнь. Меня пугают обязанности жены.

— А что ты знаешь об этих обязанностях? — улыбнулся купец.

— Тетушка говорила мне о плотском грехе. Да, я понимаю, что после венчания это не считается грехом, но все равно… это страшно. В Билгороде жила монахиня сестра Ирина, которая столько мучений натерпелась в замужестве, что возненавидела всех мужчин. А другая монахиня, сестра Феоктиста, помутилась рассудком после того, как однажды попала в руки к половцам. Эти дикари напали на их селение и надругались над девушками и женщинами…