Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Руку подал Глеб.
– Благодарю.
Она давно уже не испытывала стыда, прося о помощи. В конце концов, это ведь нормально, каждому может понадобиться…
В гостиной было прохладно.
А стоило закрыться двери, как Глеб подхватил Анну на руки:
– Куда?
– Туда давай, – Земляной вытащил кресло. – Вот так. Прошу потерпеть. Это даже хорошо, что оно ожило, нам нужно снять слепок. Сидите смирно.
Анна сидела.
Жесткая спинка. У всех кресел в доме жесткие спинки и массивные подлокотники, и сама мебель такова, чтобы на нее можно было опереться.
– Потерпите, это недолго, – голос Глеба доносился из-за спины. – Земляной у нас один из лучших специалистов по проклятьям.
– Вообще-то я больше по големам… проклятья – это так, тяжкое наследие прошлого и неисполненные надежды предков. Одного конкретного.
Он говорил, отвлекая, но Анна не дала себя обмануть. Она замерла, предчувствуя боль. И тьма коснулась висков. Потекла по шее, слизывая холодную испарину. Она просочилась под рубашку, обняла плечи. Она перехватила дыхание и пробралась внутрь, наполнив легкие словно водой.
– Дышите, – приказали Анне.
И она задышала.
Тьма наново вылепила ее кости, натянув поверх платье из мышц и прикрыв все это полупрозрачною кожей. А руки на голове теперь ощущались как-то отдельно от ее тела.
– Отлично… совсем немного осталось. Приготовьтесь, я разбужу проклятье. Нужно взглянуть на него поближе. Но будет больно.
Анна знала. Анна умела терпеть боль. Ей так казалось.
И она сделала глубокий вдох. И расслабилась, готовая принять удар. А тьма… тьма ко тьме… в черной-черной комнате черный-черный кот, который не желает даваться в руки. Тьма любит играть, и с Анной тоже. Боль все не приходила и не приходила, и Анна даже подумала, что, возможно, ничего не получилось, когда вдруг вся ее призрачная кожа вскипела. А следом и кровь.
И она хотела закричать, но тьма закрыла рот мягкой лапой. А потом свет и вовсе померк.
– Что ты… – Глеб успел подхватить тело, которое вдруг съехало набок. И голова повисла на тонкой, чересчур уж тонкой шее. Рот приоткрылся, а из длинного, с весьма характерной аристократической горбинкой носа потекла кровь.
– Ничего. Так даже лучше.
Кровь шла и у Земляного.
Сперва из левой ноздри его выглянула змейка, затем из правой. Он раздраженно махнул рукой, растирая кровь по лицу, и велел:
– Посади ее как-нибудь и убирайся. Мешаешь. Фонит.
Глебу хотелось сказать, но…
Он поправил тело, оперев его о высокую спинку кресла, и отступил. А потом еще отступил. Если с первого раза не выйдет, то придется все начинать сначала. Меж тем Земляной вытащил из сумки полупрозрачную аметистовую пластину и закрыл глаза. Теперь кровь шла и из ушей, стало быть, проклятье не то что непростое…
Алексашка часто сглатывал, а после он наверняка сляжет, станет брюзглив и зол, запрется в какой комнатушке потемнее и погрязнее, откуда хорошо если к ночи выберется. Земляной ненавидел быть слабым.
Согласится ли дед?
У старика норов. И сила, которой мало кто из живущих ныне наделен. Если не он, то вдвоем с Алексашкой можно попробовать сдержать рост.
К примеру, та же смесь урановой воды и белой глины давала неплохие результаты. На мышах.
Земляной матюкнулся сквозь зубы и сунул палец в ухо. Чешется, стало быть. Не выдержал и прислонился к стене, потерся о нее, закрывши глаза. А трещины на руках приоткрылись, выпуская сукровицу. Она застынет, зальет руки темным воском, который если и сдирать, то сразу с кожей.
Дед нужен. Но что ему предложить?
Пластина в руках Алексашки медленно наливалась светом. Одна. И вторая.
Деду надо будет отправить копии. И лучше, если письмо напишет Алексашка. Он хоть и сбежал из рода подальше от тяжелой дедовой руки, а все одно любимый внук, что бы там ни говорили. Глебово письмо со старика станется просто в камин отправить, не читая.
Алексашке Глеб торт закажет. Шоколадный. Даже два.
– Йесть, – скорее выдохнул, чем произнес, Земляной, убирая в сумку четвертую пластину. – Еле хватило… – Он вновь вытер локтем кровящий нос и опустился в кресло.
– Ее…
– Я купировал пару основных каналов. Роста это не сдержит, но хотя бы замедлит. Надо будет попробовать с водой…
– А не опасно? Мыши…
– Ей уже ничего не опасно, – Земляной поднял плечо, прижимая воротник к уху.
– Будить?
– Не стоит. Сейчас ей не то чтобы плохо, но и до хорошего далеко, а через пару часов, глядишь, совсем полегчает. Отнеси куда-нибудь, и надо бы целителя, пусть присмотрит. У нее есть целитель?
– Должен быть.
Анна оказалась удивительно легкой, а еще от нее пахло кровью и травами. И, мешаясь, запахи эти тревожили Глеба. Нет, как женщина она ему не нравилась. Он предпочитал других. Поярче. И пофигуристей.
Желательно замужних, это избавляло от неловких ситуаций, когда ожидания дамы не соответствовали намерениям самого Глеба.
Анна вызывала… нет, не жалость. Почему-то не получалось жалеть ее. А вот интерес был.
В ее спальне гулял ветер. Он трогал тонкие гардины, тревожил горшки с цветущими растениями. Глеб понятия не имел, что это за растения, но было красиво: розовые, белые, голубые шапки цветов, которые поднимались над белоснежными горшками.
Светло. И неудобно. Его сюда не звали.
Он положил Анну на кровать. Подумал, сунул под голову подушку и саму голову повернул набок на случай, если кровотечение из носа не остановится. Целителя… да, придется звать, а пока не придет, самому остаться.
– Миленько, – Земляному никогда не хватало того, что нормальные люди называют тактом. – Определенно, мне здесь нравится.
– Шел бы ты…
– Не могу, – он сел на пол, вытянув ноги.
На ботинки налипла земля, комки которой тут же осыпались и на паркет, и на светлый ковер.
– Ты ее не оставишь, а мне одному плохо… и вообще, у нас там дети без присмотра. Они, конечно, после ночи умотавшиеся. Но ты же знаешь, насколько быстро эти засранцы восстанавливаются.
В этом была своя правда.
Земляной прижал подбородок к шее, и кровь капала на темное сукно пиджака, который нынешним вечером отправится в камин.
Алексашка достал пластину и, подняв ее, уставился… и смотрел, смотрел…
– Кстати, я там телефон видел.
– Где?
– Там, – Алексашка указал куда-то в коридор. – Так что наша Анна далеко не бедна, если может себе позволить… иди целителя вызывай. Если ей станет хуже, от нас толку мало.