– У вас есть кто-то, кто может подтвердить ваше ночное алиби?

Подумав, Серж предпочел сдаться.

– Меня видела сестра, – сказал он. – Я поселил Ани в «Англии», так мне казалось удобнее. И не учел всех факторов. Она случайно видела, как я шел по коридору к номеру Ольги.

– Вот как? Интересно.

– Только вы обещали не впутывать Ольгу…

– Я вам ничего не обещал, – сказал Ванзаров. – И не готов давать такие обещания. Раскройте тайну: чем же занимается общество «Борей»? Почему у вас карта на стене закрыта занавеской?

– Мы изыскиваем места под строительство железных дорог, – ответил Каренин слишком уклончиво.

Этого было достаточно. Ванзаров понял, в чем состояло богатство Каренина. О таких дельцах много судачили, про них писали язвительные фельетоны, впрочем, никогда не называя имен. Потому что само существование бойких господ вызывало у многих сомнение. Уж больно рискованным делом они занимались. А дело их было в том, что, когда прокладывалась новая ветка железной дороги, у владельцев их земли выкупало государство. Если знать, где именно лягут рельсы, можно из ничего не стоящего куска земли сделать золотую жилу. Только для этого надо иметь прочные связи и регулярно подкреплять их вовсе не дружескими обедами. Дело столь тонкое, что мало кому под силу. В таком предприятии требуется точный расчет, крепкие нервы и стальной характер. Без них и соваться нечего. Удивительно, что Каренин, не отличавшийся купеческой мощью, занимается подобными махинациями. И, судя по всему, занимается давно и успешно.

Ванзаров кивнул на скрытую карту.

– Через Петербург тоже железные дороги решено провести?

– Как вы узнали, что это карта города? – В голосе Сержа появилась напряженность.

– По размеру. Обычная карта для государственных учреждений. У начальника сыскной полиции такая же висит. Почему это вас так встревожило?

– Вы будете арестовывать меня наконец или нет?!

Серж сорвался на крик, высокий и писклявый, сломал сигару и швырнул ошметки на пол.

– В конце концов, лучше в тюрьму, чем терпеть все это…

– Не терпится в камеру? Кого-то боитесь?

– Господин Ванзаров, что вы из меня жилы тянете? Делайте то, за чем пришли.

– Уговаривать меня не надо. Арестовать вас я всегда успею. Только разберусь с одной мелочью…

– Что еще?

– Не могу понять, зачем украли вашу картину, – ответил Ванзаров. – Кстати, у кого может быть портрет госпожи Карениной? Очень нужно взглянуть.

Серж встал и засунул руки в карманы пиджака.

– Если у вас есть время, можем отправиться прямо сейчас, – сказал он.

Ванзаров был готов в ту же минуту хоть на край света и за его край тоже.

– Куда едем?

– Недалеко, в Петергоф. Там снимает дачу семья моего дяди Стивы… Простите, Степана Аркадьевича Облонского. Так или иначе, им надо сообщить о смерти отца. Мне будет легче в вашем присутствии. Не возражаете?

– Я бы предпочел вначале повидать вашу сестру Ани.

– Там и увидите, – пообещал Каренин. – Наши дачи поблизости. Ани как раз сегодня собиралась приехать.

Петергофские дачи располагались поблизости от императорского загородного дворца, и в Петергоф традиционно стекалось все светское общество Петербурга. Дачный сезон открывали в мае, как и любой чиновник, снимавший деревянный домик где-нибудь под Сестрорецком, и завершали в первых числах августа. В отличие от простых смертных, элита империи не ходила за молоком, не покупала у местных продукты и не занималась стиркой белья. Для всего этого была прислуга. Петергоф принадлежал слугам, быть может, в большей степени, чем господам. Другим владельцем дачной местности были военные. Здесь же, в Петергофе, располагались казармы лейб-гвардии конно-гренадерского полка, уланского полка, саперный батальон и находилось учебное поле Военно-учебных заведений со стрельбищем.

Все-таки дачная жизнь, какой бы светской ни была, имеет много схожих черт. В Петергофе любили прогулки не меньше, чем в Шувалове, хотя гуляли не по диковатому лесу, а по ухоженным дорожкам среди статуй и ротонд. Оркестр играл все те же вальсы для увеселения публики, только раза в два больший, чем музыкальный коллектив какой-нибудь пожарной команды. И, конечно, чаепитие в саду на свежем воздухе.

Стива не был большим любителем домашних посиделок. Его хватало только на то, чтобы выпить чашку и тут же сорваться с места, чтобы бежать в гости к многочисленным друзьям, которые поблизости снимали дачи на сезон. Но сегодня он не выходил из-за стола. Приехал чрезвычайно рано, чем поразил Долли, был молчалив, задумчив и даже поцеловал жену в лоб, чего не случалось с ее именин. Чудеса продолжались. Стива переоделся в домашний серый халат на голубой шелковой подкладке, сел за чайный столик в саду, молча выпил чашку, затем вторую и не делал ни малейшей попытки улизнуть. Долли давно воспринимала мужа как нескончаемый праздник для других. Она смирилась со всеми его бесконечными романами, как смиряются с неизбежной сменой времен года и с наступающей старостью, воспринимала его как неизбежное, но безопасное зло, вроде тараканов.

Странное поведение мужа встревожило Долли. Она подсела за столик и сделала то, чего давно между ними не бывало: стала расспрашивать его о делах. Сердце ее, из которого, как она думала, ушли все чувства к Стиве, ощутив что-то тревожное и нехорошее, случившееся с мужем, откликнулось сразу и сильно. Что и для нее было неожиданно. Долли не предполагала, что может переживать за беды Стивы. А то, что с ним случилось что-то дурное, она видела ясно.

Проигрыш или служебные неприятности мужа были для Долли не страшнее раннего снега. Она давно привыкла, что Стива со своим открытым характером найдет деньги где угодно, а неприятности в министерстве уладит сам или при помощи покровителей. Любовные же интрижки и вовсе не могли быть причиной для расстройства. Стива, как это ни странно, до сих пор был верен семье как идее стабильности. Меняя одну любовницу на другую, он старался, чтобы Долли и дети об этом не узнали, по заведенному между ними молчаливому уговору: делай, что хочешь, только семья должна быть в стороне. Стива честно исполнял обет, любя и скрывая. Он никогда не влюблялся так, чтобы семья могла пострадать. За что Долли была ему даже благодарна. Болезней Стива по-прежнему не знал, перепрыгнув пятидесятилетний рубеж бодрым козленком. Выглядел он так, как и чувствовал себя: крепкий, розовощекий мужчина, полный сил. Так что причина его нынешней хандры была столь же непонятна, как и тревожна.

Но Долли ничего не добилась. Только невнимательные, короткие реплики и блуждающий взгляд были ей ответом. Стива смотрел в одну точку, будто видел что-то, недоступное Долли.

– Ты веришь в призраки? – вдруг спросил он.

Это было настолько на него не похоже, что Долли обеспокоилась всерьез и еще настойчивее приступила к мужу с расспросами. Стива по-прежнему отвечал невразумительно, словно не решаясь произнести вслух что-то очень важно.